Цикл статей «Философия творчества: подлинные  и мнимые  начала мира и человека. Творчество как  путь к Абсолюту»

Статья вторая «Три главных концепции феномена творчества: концепция первая — «глобальной креативности» 

В современных философских и научных исследованиях проблемы творчества можно выделить три главных подхода, суть которых   в концентрированной форме мы проанализируем.

1. В первой концепции  — концепции «глобальной креативности» —  творчество практически полностью отождествляется со свойством креативности  и распространяется на  все   процессы  развития и саморазвития.  В рамках такого подхода  современная наука (особенно физика и другие естественные  дисциплины, а также синергетика)  обнаруживает  наличие  универсальной креативности в различных природных процессах самоорганизации и саморазвития материи  и на всех уровнях мироздания.

Более того, возникшая в рамках системной методологии концепция самоорганизации  выходит  на принципиально междисциплинарный уровень исследования именно этих креативных, порождающих  процессов природы, стирая при этом сами границы и особые  предметные области,  ранее принадлежавшие только той или иной научной дисциплине. В рамках этой концепции  феномен творчества анализируется в работах В.И. Аршинова, E.H. Князевой, С.П. Курдюмова, Е.А. Мамчур, Я.И. Свирского, B.C. Степина и других исследователей.  Можно смело сказать, что, согласно современным научным представлениям, кретивность  как универсальное и всеобъемлющее качество как бы разлита всюду и везде: в живой и неживой природе, в глобальных мегакосмических процессах и в процессах на микроуровне.  В таком понимании творчество (оно же креативность)  выступает  космологическим объяснением  возможности мира вообще быть и развиваться в самых различных  актах возникновения  и становления, в ритмах и циклах космической активности.  Синергетический взгляд на креативные (творческие) процессы дает возможность проявить механизмы самоорганизации и саморазвития мира в форме творчества Вселенной, направленного против инерционных факторов и сил  естественной деградации. Согласно синергетическим воззрениям, в природе нет  (и никогда не было)  никакого жестокого детерминизма, все ещё не создано, а только создается, все, включая самого человека, находится в непрерывном процессе становления, а  значит, в мире  постоянно присутствует творчество, в коем  свое посильное участие может принять и  человек.   В этом плане нелинейная  синергетическая модель мира  – это ситуация некой творческой игры с реальностью, некое блуждание по полю многовариантных путей в будущее… Согласно И. Пригожину и И. Стенгерсу,  хаос, возрастание энтропии, распад может одолеть  только самоорганизующаяся природа в единстве ее объединенных сил и факторов.

Сразу же отметим, что с таким – достаточно прямолинейным и однобоким -  решением проблемы саморазвития, где присутствует и самодостаточна только одна  природа,  совершенно не согласен русский философ Флоренский П.А.[1], утверждающий тезис о том, что саморазвитие мира в такой его самодостаточной форме  принципиально невозможно. Для действительного саморазвития мира, по мнению Флоренского П.А.,  нужна еще и некая мощная сила, лежащая как бы вне границ естественного бытия;  этой силой является культура, но только такая, которая будет ориентирована на абсолютные ценности – истину, добро, любовь, красоту, творчество.  Именно культура и есть, согласно Флоренскому П.А., та внешняя, вовсе не естественная сила, действие на природу  которой создает необходимые условия для осуществления процессов  саморазвития мира. Отметим, что включение в процессы саморазвития и организации мира феномена культуры есть фактический переход  к рассмотрению явлений в контексте  смешанных, субъект-объектных, отношений,  что в современной науке  рассматривается как необходимый шаг к исследованию процесса творчества в его онтологическом статусе, без чего невозможно приблизиться к сути этого феномена. Отсюда вытекает, что  творчество необходимо  исследовать именно  в контексте культуры, а не в парадигме всеобщей креативности, якобы присущей всей природе. Этот подход  тем  более верен, что  сущность человека подлинно раскрывается,  когда анализ идёт принципиально не только биологическим путём. Таковой путь, сущностно преодолевающий и превышающий человека в его чисто природных ипостасях,  есть  именно культура. Замечательно четко сформулировал это Бердяев Н.А.: «Свобода и творчество говорят о том, что человек не только природное существо, но и сверхприродное»[2].

  Именно творчество в широком смысле понятия есть главный фактор появления и уж тем более последующего  развития культуры; сама культура есть также базовое условие для осуществления любых творческих процессов. Более того, суть творчества может быть адекватно осмыслена именно в теснейшей связи этого феномена и всех тех начал, которые порождены культурой как принципиально надприродной составляющей человека. Иначе говоря, абсолютно прав в своих размышлениях П. А. Флоренский. Заметим, что Флоренский (и другие русские философы) в понятие культуры вкладывают еще и обязательно религиозный смысл и значение, увязывая  с религиозными началами сам процесс творчества – ведь именно в творчестве человек более всего  приближается к Абсолюту, взыскует Его. И тогда получается, что философия творчества есть одновременно философия человека в высшем его самоосмыслении и предназначении. Бердяев Н.А. постоянно утверждал, что исходной проблемой творчества выступает тайна о человеке, одно из проявлений которой он усматривал в «священной неприспособленности» человека-творца «к миру сему»[3].  Именно в таком ключе пытается постигнуть творчество вся русская философия рубежа 19-20 веков и ранее.

К сожалению,  в современных исследованиях проблемы творчества такого рода глубина и метафизичность постижения чаще всего совсем не присутствуют, уступая место поверхностным  и бесплодным позитивистским и сциентистским по своему содержанию  моделям.  Именно к такого рода теоретическим построениям и относится  рассматриваемая первая современная концепция творчества – концепция  «глобальной креативности». По сравнению с  уже обозначенными выше идеями русской философии творчества данная концепция выглядит весьма поверхностной и принципиально недостаточной — потому так важно вернуть русскую  философию творчества с ее фундаментальностью и глубиной в современные искания и тем самым  хотя бы частично вытеснить  из области исследований  совершенно пустые,  сугубо описательные и  поверхностные  подходы.

Вернемся, однако, к рассмотрению основного содержания современной концепции «глобальной креативности» применительно к феномену  творчества. Из того, что синергетика считает будущее не предопределенным, не заданным, вытекает, что мир ещё не сотворен, — он только создается, причем именно с участием и при активной роли человека. В мире постоянно происходит  борьба и противостояние двух главных равнозначных и дополняющих начал: разрушения и созидания — в самых разных формах и проявлениях; на этом фоне творчество есть некая мера господства факторов созидания над факторами разрушения, мера преодоления хаоса и разрушения силами созидания. В синергетической концепции творчество уравнено с креативностью, что, безусловно, спорно; также ему отводится вездесущая, универсальная роль, предполагающая любые возможности и векторы развития вовсе не обязательно к основному, то есть духовному, центру. Творчество мыслится одной из универсальных движущих сил, и к нему могут быть применимы полярные определения. В синергетической парадигме можно одинаково утверждать точку зрения  Н.А. Бердяева[4], что творчество «есть ответ человека на призыв Бога», и Ф. Ницше, придерживавшегося диаметрально противоположных взглядов, считая, что, если Бог есть,  истинное творчество человека вообще невозможно, – уместно только послушание[5]. Как в таком контексте определить сущность феномена творчества, очертить его онтологию? А ведь «творческий акт человека в природе имеет космогоническое значение и знаменует новую стадию жизни космической»[6].

Согласно точке зрения Н.П. Бехтеревой,     « творчество необходимо сегодня более чем когда-либо, и оно должно быть переориентировано на цели сохранения человечества и всего живого на нашей планете»[7].  Социогуманитарные науки также фиксируют универсальность и всеобщность творчества, именуя его креативностью. Современные теории  развития социума и личности  выдвигают это понятие  в качестве главного показателя любой эффективной социальной деятельности  и  формирования  потенциала личности. Очевидно, что вокруг феномена творческого начала бьётся живой интерес, но онтология, сущность творчества не проявляется: оно сводится к задачам социальной гармонии или целям элементарного сохранения человечества посредством инновационных технологий. Но речь вообще не идёт о надмирном, сверхприродном, то есть таинственном, духовном начале этого феномена. Таким образом мысль формализуется, и, что любопытно, стираются границы между ранее жестко разведенными понятиями субъекта и объекта; в  мировоззренческом плане порождается кризис идентификации  самого человека  в форме «утраты субъекта», его «поглощенности миром». Более того, имеет место явная деонтологизация и  виртуализация самого окружающего человека бытия, которое теперь предстает как  неорганизованный хаос,  как некий исторически обусловленный и ограниченный конструкт, как некая проекция сознания. В этих условиях серьезно усложняется вопрос о критериях реальности, об обоснованной  демаркации между реальным и вымышленным. Тотальное сомнение в подлинности всего приобретает форму базового  мироощущения современного человека,  а феномен креативности как незавершённости становится ключевым фактором в сущностном понимании  всего универсума. Но главное в концепции «глобальной креативности»  состоит именно  в том, что понятия «творчество» и «креативность» принципиально не разделяются, сущностно отождествляются. Творчество предстает как некое «воспроизводство» и «симуляция» реальности человеком; как видно, обнаруживается прямая сопряжённость с философией постмодерна (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ф. Гваттари, А. Бадью).

 В современной науке подчеркивается, что истоки творчества располагаются на том бытийном уровне, который на языке неклассической онтологии XX века именуется «ничто», в противоположность уровню сущего («чтойности»). При этом отмечается, что понятие «ничто» принципиально  не тождественно небытию и предстает как область различных неоформленных возможностей, которые всегда присутствуют в бытии сущего, но не выводятся из его предметно оформленного содержания автоматически или каким-либо заданным и фиксированным образом. Креативность трактуется как выход в это самое «ничто», позволяющий преодолеть заданность и совершить полагание и производство  принципиально новой предметности, совершить переход от «ничто» к «нечто»,  к некоему  новому.  В.И. Самохвалова пишет[8], что без акта творчества [креативной активности] именно небытие единственно и безальтернативно настолько, что даже говорить о факте бытия  было бы принципиально невозможно, ибо факт небытия логически предполагает небытие самого бытия.  Она же подчеркивает[9], что если бы сущность и явление совпадали, то всякое творчество стало бы либо избыточным, ибо не нужно, либо невозможным, ибо форма обозначает некие границы и пределы вещей, а дух этих пределов совершенно не знает.  Творчество существует  как некое стремление выразить новую сущность вещей в формах. Иными словами, продолжая эту мысль, можно сказать, что творчество, отождествлённое с креативностью, трактуется как своего рода комбинаторика, правда, берущая свой материал из «ничто», то есть из еще не оформленного, не выраженного. Но каковы содержание «ничто», его сущность, основа? Ведь утверждается, что «ничто» не является небытием. Если сущность «ничто» никак не определяется положительно, а оно является истоком творчества, значит, мысль о творчестве вновь формализуется, определяя сущность этого феномена чисто отрицательно, как преодоление уже существующего, то есть в той или иной степени выраженного. Это предполагает вновь полярное до безграничности целеполагание творческой активности, то есть отсутствие цели, смысла творчества. Но можно ли творить из «ничто», или предмет творчества беспредельно сложен – духовен, чтобы определить его вне пределов творческого состояния, акта? Именно на подобные вопросы ищет и находит ответ русская философия рубежа двух прошлых веков, вопреки всем катаклизмам — «золотого» периода отечественной мысли.

 Мы завершили анализ основного содержания концепции «глобальной креативности».  Несмотря на отмеченные выше критические оценки этой концепции  с позиций фундаментальных идей русской философии творчества,  в рамках направления «глобальной креативности» весьма полезен базовый интерес к феномену творчества, «нелинейность» этого понятия, являющегося центром нашего исследования. К комплексу данных идей мы будем не раз возвращаться.

Если же говорить о проблеме понятий, категориальности, сущность творчества, на наш взгляд, хорошо можно передать диалектикой «видимого» и « невидимого», которые нами используются как важный элемент описания и объяснения феномена творчества[10].  Более того, сама «территория»  творчества начинается там, где на второй план отступает реальное и натуральное, мир объектов — вещей и событий самих по себе. Обычное, не творческое  воссоздание окружающего мира человеком принципиально  не интересно, ибо в этом случае оно не только все омертвляет и превращает мир объектов в мир предметов, как в труп,  но и захватывает много случайного и побочного, а самое главное — совсем не дотягивается до сути вещей и событий.  Творчество же  ориентировано на постижение  именно глубинных основ бытия, на возможность проникновения сквозь внешнюю оболочку явлений в их  истинную природу. Для передачи смыслов, не лежащих на поверхности, необходимо новое, именно творческое,  пересоздание действительного мира, когда на территории свободы и вдохновения старые и вроде бы знакомые вещи и явления будут выступать в совсем ином свете, открывая совершенно новое, непознанное в себе, граничащее с совершенно не познаваемым. Ведь познание, результатом которого и является  понятие «вещь»,   происходит как  процесс превращения живого  и бесконечного в мертвое  и конечное, функциональное. Оно  покоится на  фиксации человеком в вещах и событиях, принадлежащих  миру как целому, принципиально конечных их использований. Вещи и события из мира как тайны бытия  в мир людей входят израненными  и ограниченными осколками;   здесь будет уместно вспомнить высказывание  Х. Ортеги-и-Гассета  о том, что  такое философия, где последнюю он именует областью знания, видящей «рубцы онтологического увечья вещей» [11].

 Диалектика творчества такова, что оно оживляет  якобы отброшенное в вещах или событиях; оно  всегда позволяет вещам  оставаться  сущностью  единого как цельности. Шиллер Ф.[12] очень точно подметил, что  в творчестве следует, прежде всего,  избегать опасности попадать в плен  уже существующего. С другой стороны, полностью избежать этого невозможно: в процессе творчества происходит таинство  слияния, с одной стороны,  привычных реалий,  с другой – неких видимостей, которые   в себе содержат  наши  цели, ценности, все желаемое,  в том числе далеко не  всегда осознаваемое  в явном виде. Такое сложное единство и есть главная для человека в творчестве интенция – «новое». Крайне важно понять   глубинный её смысл: у Т. Адорно[13], например,  новое вообще не признается  субъективной  категорией; по его мнению, это особое явление, возникающее в силу объективной необходимости, причем  Адорно подчеркивает, что  оно не может сформироваться в силу собственных, имманентных закономерностей. Иначе говоря, по Т. Адорно, процесс творения нового – это процесс  безлично-космический, космогонический. Совсем другое содержание понятия «новое» в трактовке Соловьева В.С.[14] – оно у него разворачивается в историческом, осознаваемом человеком процессе. Таковы только две крайние концептуальные модели этого понятия. Одновременно следует отметить, что современный взгляд на смысл термина «новое» в контексте философии творчества принципиально аксиологический, поскольку утверждается, что человеческое творчество создает всегда именно ценности, а не просто некие вещи – ведь за бытием каждого творческого продукта разворачивается  глубинный метафизический пласт смыслов, значений, обусловленных принципиально индивидуальным видением мира со стороны творца[15].   Ценностная  трактовка нового  только в наши дни становится общепринятой, а, между, тем в ней нет ничего инновационного по сравнению с исследованиями отечественных философов еще два-три века назад! Отсюда, из философии ценностей по отношению к феномену творчества,  еще более короткая дорога для понимания связи творчества и религии, творчества и этики, творчества и эстетики.   «Только творчество, — подчеркивает Бердяев Н.А.[16], — говорит о призвании и назначении человека в мире». 

Наконец,  подчеркнем еще одно важное обстоятельство:  анализ связи и соотношения таких понятий, как  «творчество» и «культура», «творчество» и «цивилизация», «цивилизация » и «культура» и др., – один из главных путей проникновения в глубинные смыслы творческого процесса.  В этих фундаментальных связях и пластах феномена творчества, как будет ниже показано, очень глубоко и продуктивно разобралась русская философия XIX и XX  вв.   Причём одна из ключевых  и загадочных проблем феномена творчества – его связь  с  той реальностью (реальностями),  которая  вовлечена в этот процесс; в современную эпоху эта проблема вышла на первый план в силу необходимости различения  целого спектра разных реальностей: вещественной, идеальной, виртуальной, трансцендентальной, имагинальной[17].  В современной науке нет больше одной-единственной реальности; наивный эмпиризм и сенсуализм, еще совсем недавно объявлявшие чувственный опыт основой всей системы знания,  активно преодолеваются в большинстве наук, в том числе и  в тех, где решаются проблемы творчества, – в гносеологии, психологии, антропологии, аксиологии и т.д.  Установлено, например,  что ощущения вовсе не являются элементарной единицей  построения чувственного опыта и ему соответствующей реальности.  То, что раньше выглядело как некое объективное описание реальности самой по себе,  на деле является скрытым предписанием, идущим от  субъекта познания и деятельности[18]. Хотя суждения о сущем и суждения о должном по-прежнему различаются, необходимо иметь ввиду их фундаментальную взаимосвязь и взаимодополнение – в каждой дескрипции скрытым образом содержится принятие определенной нормы (например, дескрипция всегда оценивается на истинность и ложность), а оценка (или прескрипция) подразумевает некоторое фактическое положении дел, т.е дескрипцию.  В современной эпистемологии в настоящее время происходит настоящая революция, меняющая наши представления о реальности, о знании, вере  и  о процессе познания в целом. Дж. Гибсоном[19], например, предложена экологическая теория зрительного восприятия,  согласно которой восприятие – это не пассивное получение информации  из внешнего мира, а активный процесс ее извлечения, возможный только при определенных активных действиях самого воспринимающего.   Иначе говоря, перед познающим  субъектом предстает не просто физический, одинаковый для всех мир (реальность), а реальность особая, во многом индивидуальная, в том числе соотносимая с телесностью носителя познания и спектром его познавательных нужд.  Гибсон Дж. подчеркивает, что онтология этого мира не повторяет картины мира современной физики, она может быть понята на разных уровнях и в разных формах, зависящих как от телесности познающего, так и от его деятельности. Для понимания феномена творчества все эти новые представления о познании и познаваемой реальности крайне важны, поскольку утверждают идею неразрывности познания и деятельности в мире; это значит, согласно Лекторскому В.А.[20],  «что в процессе познания мозг, тело и окружающий мир составляют некую единую систему, в которой нет «чисто внутренних» и «чисто внешних» процессов».  Но революция в современной науке не ограничивается признанием множественности только реальностей, противостоящих человеку; современные психоневрологические исследования (например, эксперименты М. Газзаниги по рассечению полушарий головного мозга) убедительно показали, что «привычные для нас представления о единстве сознания  и единстве «Я» — тоже не более чем иллюзия. В действительности …человеческая психика имеет несколько центров (…несколько «Я»)»[21]. Это значит, что необходимо речь вести не только о множественности реальности, но и множественности сознаний субъекта, ей противостоящей.  Итак, идущее от Декарта резкое противопоставление внешнего и внутреннего, причем в единичном их понимании, снимается, а множественность реальностей противостоит такой же множественности сознания – вот современная онтологическая картина, учет которой обязателен в философии творчества. Но именно об этом давно  и убедительно  говорили  выдающиеся русские философы (А.С. Хомяков, И. В. Киреевский, В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев и многие другие), а ещё ранее – святые отцы (Ефрем Сирин, Макарий Египетский, Антоний Великий, Иоанн Лествичник и др.) Более того, в русской философии творчества содержатся огромные, до конца не исследованные материалы,  самым непосредственным образом  касающиеся понимания разнообразия и множественности реальностей, соотношения внутреннего и внешнего, признания субъективности особой реальностью, также исследования о мысли и деятельности человека,  о  неразрывной взаимосвязи знания и веры  и др.   

Не менее значима и  другая исследовательская  направленность в постижении феномена творчества,  а именно соотнесённость его с  будущим, – ведь  творчество всегда устремлено в будущее и осуществляется во многом ради будущего. Глубинную связь этих двух понятий – творчества и будущего – хорошо осознавали и всесторонне исследовали русские философы: П. Я. Чаадаев, В. С. Соловьёв, Н. А. Бердяев и др. Результаты данных исследований крайне важны для постижения сути творчества во всех его аспектах.  

Батурина И.В. кандидат философских наук, член Союза писателей России