В среду  25 января  2017 года  российская интеллектуальная общественность будет отмечать 79 годовщину рождения Владимира Семеновича  Владимир Высоцкого.

В  день рождения Владимира Семеновича Высоцкого — советского поэта, композитора и исполнителя, актёра, самого яркого символа эпохи семидесятых, добрые слова благодарности и памяти — прозвучат из динамиков по радио и в метро 25 января. Он является автором более 600 песен и 200 стихотворений.  Специально ко дню рождения Владимира Высоцкого телеканал «Россия 1» приурочил премьеру документального фильма: «Владимир Высоцкий. Это я не вернулся из боя»… В Театре на Таганке 25 января москвичи и гости столицы смогут увидеть спектакль, посвященный 79 годовщине Высоцкому.  В этот день Дикторы радио и столичного метрополитена напомнят пассажирам о том, что сегодня, т.е. в этот день, родился Владимир Высоцкий. С днем рождения Владимира Высоцкого будут поздравлять пассажиров Московского метрополитена  в вестибюлях, на эскалаторах и в кассовых залах метро. Там прозвучат песня «Лирическая» в исполнении легендарного актера и автора многих песен.

 В 2018 году специально к 80-летнему юбилею актера в Музей «Дом Высоцкого на Таганке» появится шесть новых залов, посвященных Владимиру Высоцкому и в честь его Дня рождения.

 День рождения Владимира Семеновича Высоцкого — советского поэта, композитора и исполнителя, актёра, самого яркого символа эпохи семидесятых, мне, как  постоянному и истинному поклоннику таланта Владимира Семеновича, хотелось бы поделиться своими воспоминаниями о своей  встрече и памяти о большом человеке нашей страны, память о котором будет жить долго и постоянно у тех, кто любил и любит  его стихи, песни, кто видел его игру на сцене театра на Таганке и в кино, и  кто всегда помнил о нем, находясь далеко от Москвы и Родины.

В своей статье я хотел бы остановиться и рассказать о моих личных воспоминаниях, о нашем большом талантливом  поэте, артисте театра и кино, истинном граждане России  Владимире Семеновиче Высоцком. Социальная среда, в которой я вырос и воспитывался, а в последующем служил в армии, а также  жил и   работал за рубежом была и, я надеюсь, остается устойчивой и крепкой средой, характеризующейся  как своим устойчивыми традициями,  сплоченностью, чутким отношением к своим отцам-командирам,  учителям и воспитателям, а также внимательным  отношением не только к друг другу, но и  своей  Родине. Говоря об этой необычной, по настоящим оценкам, среде, я имею в виду среду, которая была создана и традиционно поддерживалась  в  кадетских корпусах. В  мое время такая среда суворовских и нахимовских училищ, созданных по указанию Сталина в 1942-1943 годах. Воспитанники этих подростковых учебных получали в них великолепное образование и были воспитаны в духе товарищества, коллективизма, любви к Родине, готовности выступить на ее защиту по первому ее требованию и зову. В таких военных училищах прошли подготовку сотни и тысячи выпускников, пополнявших офицерские кадры наших вооруженных сил на протяжении около 80 лет.   До последнего времени в наших вооруженных силах,  на ответственных правительственных и  гражданских должностях в учреждениях и в коммерческих фирмах служило и продолжает служить десятки тысяч выпускников  суворовских, нахимовских и кадетских корпусов, разбросанных по всем уголкам нашей великой Родины.

Кадетские корпуса в России, созданные еще по указам Петра Первого, сыграли значительную роль в подготовке офицерских кадров русской армии и флота. Они прививали своим воспитанникам любовь к отечественной истории, армии и флоту, формировали у них высокую нравственность. Кадеты всегда отличались глубокими профессиональными знаниями, широкой образованностью, высокоразвитыми чувствами патриотизма, долга, офицерской чести и войскового товарищества. Активно участвовали они в общественной и культурной жизни общества.

Наиболее подготовленные и талантливые выпускники суворовских и нахимовских училищ, равно как  и выпускники кадетских корпусов, после их окончания   занимали различные  высокие государственные должности, служили на командных  и руководящих должностях  в вооруженных сил, учились и оканчивали военные, дипломатические и военно-дипломатические академии и институты.

Организационные структуры Генерального штаба   вооруженных Советского Союза и в том числе Главное Разведывательное Управление Генерального штаба   приняли в свои ряды десятки и даже сотни лучших выпускников  суворовских и нахимовских военных училищ.  Многим из  них была  доверена служба и работа в зарубежных посольствах нашей страны, а и также в  венных аппаратах, входящих в состав наших представительствах, открытых в странах аккредитования за рубежом.

Все мы, работники зарубежных военных аппаратов, будучи командированными в страны,   с жестким контрразведывательным режимом – США, Англия, ФРГ, Греция и другие страны НАТО  — хорошо знали и хорошо ориентировались во внутренней обстановке в нашей стране. Все мы, выпускники военно-дипломатической академии, знали и постоянно следили за расстановкой военно-политических сил у нас и за рубежом, отслеживали появление на политическом горизонте и в различных социальных слоях Советского Союза и России, выдающих и ведущих  политиков, музыкантов, поэтов и писателей в каждый отдельный период времени. Не прошли мы мимо и восхождения на  поэтический  олимп такой звезды первой величины, как  Владимир Семенович Высоцкий.

         Находясь на Родине, в своей стране, все мы были  свидетелями его появления и постепенного движения от «Большого Каретного» до «Охоты на волков» к сердцам и умам российских патриотов в тех социальных кругах, которым была не безразлична судьба нашей страны, пути ее движения в окружающем нас мире,  и того кто нами руководит и куда нас ведет та или иная группировка политических кланов. Стихи и песни Высоцкого любили и хотели их слушать практически все молодые люди, военные, гражданские, молодежь, обучающаяся в институтах, техникумах и средних школах. Правду сказать, определенное  время имя Владимира Высоцкого  не очень хорошо воспринималось высшим партийным руководством, зачастую непосредственными начальникам, плохо сказывалось на характеристике некоторых товарищей. Увлечение Высоцким могло отрицательно сказаться на служебной деятельности отдельных офицеров, и в особенно острых случаях отражалась  и на  партийных характеристиках коммунистов. Любовь к творчеству Высоцкого и к его стихам, приверженность к мыслям и деятельности   Высоцкого систематически  отражалась отношении к нам высшего начальства, партийных чиновников и порой служила основанием для отстранения на поездку в зарубежную командировку. Положение любителей мятежного поэта особенно сказывалась для тех наших сотрудников и офицеров, которые уже находились за границей и работали над решением нелегких задач разведки.  Однако настоящий офицер-разведчик не мог существовать за рубежом без юмора и хороших песен, которыми радовал нас Владимир Семенович. Такая влюбленность в поэзию Высоцкого порою оценивалась начальством  как своеобразное дисиденство, и эта оценка  повисала над шеей или головой офицера  как некий дамоклов меч, готовый упасть на него, в случае если  что-то  случается с ним или его родными.

 Тем не менее, все мы, несмотря на много уровневые запреты слушать  Высоцкого, слушали его с большим удовольствием. Мы  слушали его и для нас, находящихся за рубежом, он был кусочком любимой Родины, а его юмор  был для нас допингом, помогавшим нам преодолевать давление контрразведки и активной пропаганды и критики западом нашей системы и нашей страны.   За рубежом, в  его стихах для нас всегда   звучала   музыка  и настольгия по далекой Родине, по стране, о которой мы постоянно думали и тосковали, новости и  вести из которой, к нам доходили с большим опозданием и всегда позже происходящих или прошедших  в  Советском Союзе,  событий или каких-либо  процессов. Несмотря на негласный  высочайший  запрет слушать и записывать Высоцкого, многие из нас имели в записях и перезаписях  стихи и песни Владимира, кое — что знали наизусть и старались по случаю процитировать в разговорах и беседах с друзьями и даже с иностранными знакомыми его стихи, которые порою становились афоризмами.   На этих носителях были в основном записаны его ранние песни, практически его полууголовная  лирика, и до нас не доходила информация о том, что у Высоцкого были  хорошие  песни, написанные к кинофильмам, к спектаклям, да и многое другое. Однако  все мы приходили в восторг от его «Милицейского протокола», «Нинки», «Послушай, Зин», «Досмотра на таможни в Шереметьево» или «Бесплатная путевка  за рубеж для  рабочего плавильного цеха» и многих других.

Во всех его песнях для нас звучал голос родины, голос Москвы, голос нового отношения к жизни и юмор настоящего момента. Его песни звучали для нас радостно и тепло  в противовес унылым и пессимистичным песням русских эмигрантов, пленками и пластинками которых были завалены магазины Нью-Йорка и Лондона, да и других крупных городов и столиц главных российских противников.

Однако первое непосредственное впечатление от встречи с Владимиром Высоцким у меня произошло в Лондоне  осенью 1972 года, где я находился во второй длительной служебной командировке по линии Министерства обороны СССР. Будучи в Англии  в период 1973 по 1977 год   я работал старшим помощником военного атташе в военных аппаратах ВС СССР при посольстве СССР в Великобритании и имел возможность хорошо изучить эту страну.

Владимир Семенович приехал, а точнее пришел в наше Посольство по консульским делам, и культурный атташе посольства пригласил его  в клуб посольства, расположенный  на Кенсингтон Палас Гарден, 18  встретиться с нашими работниками, рассказать о жизни в Союзе, о последних новостях в мире театре и кино, о своих планах на будущее  и может быть что-либо спеть  из своих стихов собравшимся.  До начала его выступления в клубе, которые обычно  начинались, как было принято в Посольстве, в 18.30, я зарезервировал  место себе  в клуб, и еще раз убедился, когда  прибудет Высоцкий, и какие песни он будет исполнять. К моему удивлению свободных мест в зале почти не  было и даже проходы  из входных дверей в  зал клуба были настолько плотно забиты народом, так что  что-то увидеть оттуда  было не возможно.

Вместе с тем, самого Высоцкого в зале пока  не было, не было его и в небольшом банкетном зале, непосредственно примыкающего к зрительному залу. Владимир  Высоцкий до начала встречи с работниками   находился в основном  здании Посольства  на Кенсингтон Палас Гарден, 13.  Он беседовал  с кем-то  из высшего звена организации.  После окончания беседы в  здании Посольства, Высоцкий  вместе с культурным атташе  подошел в клуб буквально за 10 мин.  до начала своего выступления. В момент его появления  в банкетном зале, все кому не досталось сидячих мест в зрительном    зале,  имели хорошую возможность посмотреть на Владимира Высоцкого. К сожалению,  в то время, особенно среди дипломатов посольства, людей, служебный долг которых обязывает их в основном находиться за рубежом, практически никто не знал его в лицо, не представлял, как  он мог выглядеть, как одевается и как  держится в  присутствии народ. Поэтому, когда появился наш культурный атташе с каким-то незаметным, небольшого роста человеком, одетым в короткую кожаную куртку и светло зеленую футболку. Никто  из собравшихся сразу и не подумал, что этот второй человек  и есть тот самый Владимир Высоцкий, о котором много говорят, а еще больше мечтают увидеть,  непосредственно послушать его на концерте или на частной вечеринке у кого-нибудь дома. Его внешний вид был абсолютно неприметный, тривиальный. Он показался нам очень  простым и неброским человеком. Нам просто не поверилось, что это и есть тот самый наш известный бард и человек,  покоривший простой народ Советского Союза  и тот самый счастливчик,   влюбивший в себя Марину Влади.

Высоцкий вместе с культурным атташе энергично прошел в зрительный зал. Проходя мимо стоящих в дверях работников посольства и их жен, он вежливо, достаточно тихим и приятным голосом поздоровался со всеми, находящимися поблизости в банкетном зале, кое-кому протянул и пожал руку.  Потом, поднявшись на сцену, он начал свое выступление. Голос его звучал сильно, все его хорошо слышали и затаились в ожидании его песен и его игры на гитаре. В своем выступлении перед началом концерта  Высоцкий немного рассказал о себе, рассказал, что он впервые находится в советском посольстве в Лондоне, и что Лондон ему, в целом, понравился, хотя движение автомашин по левой стороне выглядит для него странным и непривычным и для нас россиян — непонятным. Когда ему дали для него приготовленную  гитару, он, пробежав по струнам, начал петь что-то про заграницу, а потом пропел полюбившуюся нам всем зарубежным работникам песню «Товарищи ученые, доценты с кандидатами». Его песни полились  одна за другой. Он пропел несколько новых песен, нам неизвестное, которые мы никогда прежде не слышали. Концерт в целом  продолжался минут 30-40. Песни он исполнял на  большом подъеме и  с нескрываемым интересом. Основная масса присутствовавших в зале  была восхищена Высоцким и активно реагировала на содержание песен аплодисментами и одобрительными возгласами, однако, кое — кто, демонстративно поднявшись,   ушёл из зала. На меня же и на многих других выступление Высоцкого и его песни произвели большое впечатление. Его жесткий,  хрипловатый, гортанный голос, шедший из его горла как  бы будто бы с надрывом и с большой болью, звучал совершенно  необычно и немного завораживающе. От этого голоса становилось жутко и даже ужасно: в нем чувствовалась бескрайняя тревога, обида, какая-то обеспокоенность и предчувствие какой-то неотвратимой беды,  беды, которая нависла над залом и над ним, в частности. Голос был сильный запоминающийся и невероятно необычный. Казалось, что его хозяин или специально настраивается на такой  беспокойный  лад или пытается выдать из себя что-то необычное и неприемлемое для него и его слушателей.

 После окончания концерта мне, к сожалению, не удалось пробиться к Высоцкому, рассказать ему, как нам было приятно и волнительно его слушать, пожать, наконец, его руку, заглянуть в его глаза (если это удастся).   Большинству из нас не удалось ни побеседовать, ни пожать Высоцкому руку или по-человечески  просто поговорить с ним и просто познакомиться с этим человеком. Высоцкий, по нашим общим оценкам, был действительно велик и чудотворен, необъясним по своей сути и непонятен нам,  простым смертным военным и всем другим  посольским работникам. Так что данный момент в моей жизни прошел практически без глубокой удовлетворенности, и мне не удалось испытать полное удовольствие от знакомства с этим необычным человеком и талантьевым поэтом.  Однако в  мою память резался лишь его голос и его незаметная и неприметная фигура, бурная энергия и невероятная аура зажигающая всех слушателей, никого не оставляющая равнодушным. Еще запомнился  сам случай присутствия Высоцкого в советском посольстве в Лондоне, устроенный им небольшой концерт, да и несколько  неадекватная реакция слушателей на его выступление.

 

 

Еще одна «незабываемая  встреча с Владимиром Высоцким» произошла у меня в Соединенных Штатах Америки  в  Вашингтоне и как это ни странно в конце  1990 года. Более десяти лет прошло с тех пор, как не стало Владимира Семеновича. За эти годы  я побывал в двух заграничных командировках: в Греции и Вашингтоне.

 Многие  работники нашего посольства в Афинах испытывали настоящую жалость  по ушедшему от нас Владимиру Семеновичу, тоску от того, что нам уже не услышать в живую голос поэта, и он уже не будет сочинять для всех нас его почитателей новых стихов и песен. Нам даже не верилось, что  беспримерный  гений народного творчества  и великого патриота России покинул мир навсегда. Я и мои коллеги переживали в Греции эту утрату особенно остро и тяжело потому, что кроме запоздалых новостей из ежедневных советских газет мы практически ничего не получали по телевиденью (большинство посольских работников  не говорило по-гречески), мы также были лишены постоянной информационной связи  с Москвой.   Любые   новости из Союза приходили к нам  спустя два-три дня.  Характерно и то, что именно в год моего оформления в зарубежную командировку в Афины,  активных сборов в новую в поездку в другую страну нашего военного интереса произошло это печальное событие: весь культурный мир и особенно Москва узнали и были потрясены этой ужасной новостью — смертью и похоронами Владимира Семеновича. Моя жена и я прибыли в Афины весной 1991 года, потому все наши новые знакомые и коллеги хотели услышать и узнать подробности смерти Высоцкого и особенности организацию его похорон на Вагантьевском кладбище в Москве. Все эти трагические события переживались сильнее  и стократно, раз обсуждались нами со своими коллегами в Афинах. Большинство с грустью завидовали тем, кто смог поучаствовать  или  собственными глазами увидеть  печальную процессию проводов Высоцкого из театра на Таганке. Первые месяцы моего пребывания в Афинах  прошли при постоянном присутствии песен и стихов Владимира Семеновича. В какой бы мы не были ситуации, когда бы мы не встречались с друг с другом в свободное от работы время на встречах со своими  военными коллегами из европейских социалистических стран, а также на всех импровизированных встречах и вечерах отдыха в нашем Посольстве песни Высоцкого звучали с наших маленьких магнитофонов практически постоянно. Надо сказать, что его «Что-то кони мне попались..» пользовались наибольшим интересом, и всегда слушались,  молча, с неподдельной  грустью и сопереживанием с  Владимиром его участи и приближении неминуемой кончины. Все, начиная от нашего посла в Греции Владимира Кабошкина  и кончая постоянными служащими охранных структур Посольства, любили слушать песни Владимира Семеновича. Для каждого из нас в этих песнях звучало что-то свое, сокровенное и невероятно русское и родное.

 Решением командования Главного Управления ГШ ВС. СССР  летом  1982 году, я был переведен  из Греции в США на должность военного атташе при Посольстве СССР в Вашингтоне.  События в этот и последующий год разворачивались для меня  с чрезвычайно быстротой. Мои перемещения по миру были до такой степени срочными и протяженными, что можно было только удивляться прогрессу человечества в области средств передвижения и перемещения в пространстве. В течение каких-нибудь двух месяцев мне пришлось жить  работать в Афинах, в Москве и в Вашингтоне.  Получив приказ на завершение командировки в Греции и убытия в Вашингтон, я вынужден был перелететь из Афин в Москву. «Отгуляв» небольшой отпуск в столице нашей Родины в Москве, в это же время  я  прошел сокращенный   курс  подготовки к командировке в  страну нашего более чем вероятного противника. По масштабам поставленных передо мною командованием Главного Управления задач на командировку в Соединенные Штаты Америки — все предыдущие задачи на зарубежные командировки  казались мне мизерными, незначительными и не столь стратегическими.

Как бы там ни было, но к концу февраля 1983 года я  вылетел самолетом «Аэрофлота» в США. Билет на самолет  мне был предоставлен в первом классе, там, где главным образом, летали крупные бизнесмены, депутаты Верховного Совета СССР, главы администраций крупных городов, высшие партийные работники, дипломаты больших рангов на  уровне советника посольства, главы торговых представительств, военные атташе. Из полета в полет самолетами «Аэрофлота» традиционно  в салонах первого класса обычно собираются  одни и те же люди.  Как правило, все они  знали друг друга или слышали о таковых. Рассаживаясь по своим местам, пассажиры этого салона приветствовали друга, обменивались воспоминаниями и новостями, произошедшими с ними в отпуске,  или делились своими впечатлениями о результатах  своих очередных командировок в другие страны или работе в Москве, в МИД страны. Если в салоне появлялся новый, неизвестный им  пассажир, то один из «старших в салоне», обычно какой-нибудь советник или советник — посланник, начинает последовательно обходить салон и знакомиться с неизвестным им пассажиром. Его примеру обычно следовали и другие завсегдатели салона первого класса. Такая традиция зародись тогда, когда полет из Москвы на американский континент занимал 10-12 часов полета. Этого времени было порою достаточно для того, что бы  и поговорить, и обменятся новостями, и выпить по рюмке-другой коньяка, а некоторым — достаточно для того что бы напиться и хорошо напиться и завалиться спать. Ведь по прибытии в Вашингтон полагалось сразу приступить к работе в посольстве и в военных аппаратах, а временной интервал составлял 12 часов. То есть  в то время, когда в  Москве наступала ночь,  в Вашингтоне только начинался рабочий день и терять драгоценное время редко кто хотел.  

 Так случилось и в моем случае. Я летел в Соединенные Штаты спустя почти тринадцать лет после моего возвращения из этой страны моей после моей первой командировки, в которой я пробыл три года без единого интервала и отпуска. Если я улетал из Штатов тринадцать лет назад в звании мойра и в должности референта военного аппарата, то теперь я возвращался в эту страну полковником и в должности военного атташе военного аппарата  при посольстве СССР в США.   Когда наш  самолет отрывался от взлетно-посадочной полосы в Шереметьево и набирал требуемую для полета высоту, один из советников-посланников нашего Посольства в Вашингтоне поднялся со своего места и подошел ко мне для того, чтобы поинтересоваться, кто я такой и на какую должность я командирован в США.  Я представился и сказал, что лечу в военные аппараты  ВС СССР в Вашингтоне, назвал свою фамилию и прочее. К нашему разговору присоединилось еще несколько человек, все мы познакомились друг с другом и, естественно, выпили по рюмке коньяка за знакомство,  за удачную командировку в США, за всех нас, летящих в одном самолете и имеющих свои персональные задачи по поездке в Соединенные Штаты. В это же время в нашем салоне летел наш известный всем советский поэт  Дементьев Андрей Дмитриевич. Нечего было сомневаться в том, что все мы летящие вместе заинтересовались Андреем Дмитриевичем. Каждый хотел поближе  познакомился с этим выдающимся человеком, поинтересовался его планами на пребывание в Вашингтоне, планами по работе в Москве. Многим, в том числе и мне, хотелось найти с этим человеком каких-то точек соприкосновения. Поэтому одним из первых вопросов после знакомства и удовлетворения интереса о планах на будущее встал вопрос, а откуда он родом и как тесно его общение с отчим домом. Я тоже не был исключением. Я  тоже не был исключением и сказал, что я калужский и родился недалеко от Стрелковки, от той маленькой деревни, где родился наш легендарный и знаменитый во всем мире маршал Жуков Георгий Константинович. Андрей Дмитриевич ответил, что он родом из Твери, из той земли, где родилось немало великих российских государственных и военных деятелей, крупных военных  начальников, командиров русским воинством,  флотоводцев,  дипломатов,  разведчиков и деятелей культуры. Было приятно от него слышать, что он с гордостью говорил о тверской земле, своих земляках. Он хотел нам всем рассказать о своих земляках, о Твери, которая  является родиной многих известных в Советском Союзе и в России, политических деятелей. Он еще раз с чувством полного осознания сказал, что Тверь его родина,  где он родился, жил, учился, получил начальное и высшее образование, и где  началась его творческая деятельность, и где он написал свои первые стихи. Эти стихи  были посвящены  любовной и народной тематике,  родной тверской земле, своим увлечениям и любви к нашей общей Родине.

Увлеченность Дементьева  Тверью и тверской землей очень меня восхитила и поразила:  можно сказать никогда не видел такого интересного человека, поэта, родная земля которого вдохновляет его на работу, на написание лирических и патриотических стихов, вдохновляет его на работу, на всех тех должностях и жизненных позициях, которые он прошел и проходит. Глядя на пример Дементьева, я неоднократно задумывался над тем, почему же тверская земля такая плодовитая на рождение и воспитание такого большого количество русских знаменитостей: Аракчеева, Горчакова, Игнатьева, Корнилова и многих- многих других славных сыновей и дочерей русских в старое и теперешнее время. Почему в Твери «царит и правит русский дух», почему так много в ней настоящих русских патриотов и защитников нашего великого отечества. Мне стало понятно, что на этой земле в этих людях есть какая-то неведомая сила, какой-то неведомый секрет, постичь который трудно,  очень всем надо и понять его и вникнуть в него.

События, которые я описал, отнесли меня и вас  в далекие 70-е годы, но тема моего основного  повествования возвращает меня к моим непосредственным воспоминаниям о Владимире Семеновиче Высоцком. И так о моей третьей и основной встрече с великим бардом и поэтом Высоцком. Эта «незабываемая  встреча с Владимиром Семеновичем Высоцким» произошла у меня в Соединенных Штатах Америке  в  Вашингтоне и как это ни странно в конце  1990 года.

Да, это так. Я прилетел в уже хорошо мне известный Вашингтон в апреле 1989 года. В Аэропорту, как это положено по дипломатическому и военному  этикету, и по причине естественного интереса к прибывающему новому начальнику и генералу, прибыли практически все знавшие меня сотрудники военных аппаратов. Среди встречавших были три военных атташе: военный  полковник Зленко Н.Н, военно–морской капитан первого ранга Иляшеко Н.И. и военно-воздушный полковник Кожин В.Н.  Кроме того, на встрече присутствовали из военного аппарата полковник Зобков А.В., из морского аппарата, Моздаков В. и Спиридонов С.А. (как потом оказалось тоже большой патриот России и Тверской области). Таким образом, я в третий раз прибыл в США и в Вашингтон, Так началась моя пятая командировка в страны с жестким контрразведывательным режимом и в третьей командировке  по линии Министерства обороны СССР. На этот раз я был и  исполнял должность атташе по вопросам обороны при Посольстве СССР в США. Эту должность по просьбе и настоянию министерства обороны США впервые открыли в нашем Посольстве в 1988 году, и я был назначен  первым атташе по вопросам обороны  наших вооруженных силах из всех стран, с которыми были установлены отношения по линии министерств обороны. В мои обязанности входило осуществление  постоянных деловых контактов с министерством обороны ВС Соединенных Штатов и лично с министром обороны этой страны. Поскольку это была в то время уникальная для наших двух стран должность, атташе по вопросам обороны пользовался большим и повышенным вниманием, как в нашем Посольстве, так и в посольствах других стран, аккредитованным в Вашингтоне. От приглашений посетить то или иное мероприятие в Вашингтоне не было отбоя, и я практически по нескольку раз в неделю вынужден был посещать представительские мероприятия в совершенно разных местах и на разных уровнях.

В ноябре-декабре 1990 года в Вашингтоне была организована по линии культурного обмена и развития отношений с Соединенными Штатами грандиозная выставка сокровищ советских и русских  музеев. Одно название  выставки определяло и ее направление, и ее характер. Она называлась: «Вкусы  и традиции России».  Выставка подобного размера и характера в Вашингтон прибыли впервые за всю историю отношений между двумя странами. На выставке были представлены избранные экспонаты из шести российских музеев, находящихся в Советском Союзе: московского исторического музея, Кремлевского музея, музея имени А.С.Пушкина (Москва), Эрмитажа и русского музея из Ленинграда и Нижегородского музея живописи и этнографии. Выставка была открыта в помещениях Вашингтонского Смитсонианского института (музея), находящегося в центре города. Для экспонирования прибывших в Вашингтон экспонатов было задействовано три-четыре зала Смитсонианского института (музея), и были использованы   подвальные помещения музея, поскольку в США прибыли наиболее ценные и характерные для России экспонаты. На время работы   выставки была  организована хорошая  и сильная  охрана, поскольку  среди предметов выставки было много очень крупных  по размеру и весу хрустальных и золотых украшений, золотых ваз и кубков, изделий из драгоценных металлов и камней, в том числе  большие вазы из малахита и уральского камня,  было большое  количество  небольших по размеру картин великих русских художников, в том числе Кустодиева, Куинджи, Репина, Левитана,  Серова, Сурикова, Брюллова, Ге, Ярошенко и многих других   картин знаменитых российских и советских художников.

Пригласительные билеты на выставку распространялись организаторами выставки и несколько билетов были переданы и в Советское Посольство. От нашего Посольства на выставке  присутствовали работники отдела культурных связей, культурный атташе, несколько корреспондентов Советских газет. Поскольку в моем приглашении стояли мой ранг и звание, я прибыл на выставку как официальный представитель военного аппарата  при Посольстве СССР в Вашингтоне и был в парадно-выходной военной форме. Естественно, мое появление, как военного, не обошлось без повышенного внимания со стороны посетителей и ко мне несколько раз обращались с вопросами по поводу представленных экземпляров коллекции, картин и изделий народного творчества и художников. Кроме того многие хотели просто поговорить и познакомиться с генералом. Что было более чем естественным.

В одном из залов выставки ко мне подошел молодой человек, явно русского или российского происхождения, но точно не из нашего Посольства в Вашингтоне и не связанный с нашими представительствами на постоянной основе. Он был одет в совершенно необычную для Вашингтона одежду русского, недавно прибывшего в США, человека. На нем был  сильно поношенный, двубортный пиджак черного цвета, под ним была косоворотка  тоже какого-то темного цвета, он был в галифе 10-15 летней давности или недавно пошитых брюках, но пошитых под стиль советской военной формы 50-60-х годов прошлого века. Однако наиболее приметной  внешней характеристикой этого человека были надетые на нем хромовые офицерские сапоги, и как  ни странно не первой свежести. В целом этот человек производил впечатление экстравагантного индивидуума, который, прежде всего, своим внешним видом желает привлечь к себе внимание и заявить о своей сугубой необычности.  Вообще-то он был одет как настоящий  беженец или бомж из 50-х советских годов. Выражение его лица также не отражало хорошего настроения. На правой щеке лица, чуть ниже глаза был хорошо заметный шрам треугольной формы, видимо, приобретенный этим человеком  относительно недавно. Смотря на его лицо, можно было сказать, что  он увлекается спиртным и нередко хорошо выпивает. Внешний вид его был усталый и утомленный, однако, чувствовалось его желание подойти ко мне и познакомиться со мной, как с военным. Разглядывая его издалека, я понял, что этого человека я никогда не видел, не был с ним знаком ни  каким-либо другим способом, никогда прежде не встречал, и   ни на каких мероприятиях общественных или представительских мероприятиях, проводимых в Вашингтоне и в Нью-Йорке. Но что-то мне подсказывало, что  его лицо  где-то мне встречалось, скорее всего, я этого человека видел или по телевидению или в кино. Однако знаком я с ним не был.

Приблизившись ко мне, он протянул мне свою руку и сказал: «Здравствуйте, товарищ генерал! Вы, конечно, меня знаете! Я Михаил Шемякин – свободный художник. Слышали такого?»

Я решил пошутить с незнакомым мне человеком и  сказал ему, что я его не знаю, и что его фамилия мне ни о чем не говорит.  На его лице сразу отразилось разочарование, и даже непонимание меня. Было видно, что  ему явно казалось, что я что-то путаю и не хочу ему признаться, что я его знаю и знаю достаточно хорошо, потому как его не знать нельзя!   Нескольких секунд мне было достаточно, чтобы вспомнить, что я действительно с ним никогда не был знаком и не встречался лично, нас никто не представлял друг другу, но  некоторое время назад, находясь в Москве еще до отъезда в командировку в США, я видел его по телевизору. Он был представлен в какой-то передаче новостей и нашим корреспондентам  высказывал несколько интересных суждений и предложений по освобождению группы советских солдат и сержантов, захваченных в плен талибами на границе Афганистана и Пакистана. В частности, он предлагал использовать свои личные возможности по организации нескольких встреч  с талибами или их руководством, чтобы определить их условия по освобождению наших граждан, в том числе ряд вариантов  ведения переговоров и других целенаправленных встреч.

 Этого времени  мне было достаточно, чтобы успокоить Михаила Шемякина. Я рассказал ему о том, что видел его по центральному телевидению в Москве, видел, что он высказывал  ряд предложений по освобождению военнопленных и что его инициативы были  хорошо встречены  в Министерстве обороны нашей страны и он, поэтому, достаточно хорошо известен в наших военных кругах.   Я также сказал, что пошутил с ним и решил посмотреть на его реакцию в такой расстановке. Более того я сказал ему, что хотя я не знаю его, как общественного деятеля, но   вот как  художника я слышал о нем, но картин его, к сожалению, не видел, хотя сам люблю и увлекался когда-то живописью. Шемякин рассказал, что некоторое время назад,  в Нью-Йорке состоялась выставка его работ и что она прошла достаточно удачно и об этой выставке писали многие американские газеты и в том числе газета «Нью-Йорк таймс». По оценкам прессы и ряда посетителей, выставка пользовалась успехом, и он был доволен результатами и отношением к нему со стороны спонсоров и посетителей.  Благодаря этой выставке, сказал Михаил, он стал более известен в Америке и  его финансовое состояние несколько улучшилось.  Делая мне комплемент относительно моих прежних увлечений рисованием, Шемякин пообещал пригласить меня на очередную выставку его работ, когда состоится  в США.

Какое-то время мы поговорил о советской армии и участию Советского Союза и США во второй мировой войне. Шемякин сказал, что его отец — бывший участник Великой отечественной войны и носил звание полковника, что он по-прежнему хорошо относится к военным, в частности, к военным их Советского Союза. Любит военную историю и много читает художественной и литературы по военной тематике и смотрит документальные фильмы о Великой отечественной войне. Наша беседа явно переходила в разряд бесед людей, имеющих общие интересы и уже заинтересовавшихся друг другом.

Поэтому в какой-то момент разговора Михаил Шемякин спросил  у меня: люблю ли  Владимира Высоцкого и его поэзию,  и если  он мне нравится, то,  какое мнение у меня об этом человеке и, барде и поэте. Я ответил ему, что  Владимир Высоцкий является моим любимым поэтом в современном Советском Союзе,   и что я очень его уважаю и люблю его стихи, и много из них знаю наизусть. Более того, я сказал ему, что я   внимательно прочитал и изучал  книгу Марины Влади «Владимир или Прерванный полет», изданную еще в 1981-1983 годах в Советском Союзе.  С  рядом  высказываний и суждений Влади о Высоцком  я согласен, но с некоторыми положениями – я  не согласен.

Михаил Шемякин сказал мне, что он очень любит и уважает стихи Высоцкого, считает себя его ближайшим другом и «единомышленником». Он рассказал, что до начала 70-х годов он вообще не был знаком с Высоцким и практически не знал и не слышал его стихов и песен. Однако в ходе одного из визитов Высоцкого  во Францию, Михаил Барышников познакомил его с Высоцким на одном из частных мероприятий у кого-то из российских эмигрантов. Сразу после знакомства они не стали друзьями, но Михаил почувствовал в Высоцком большого человек и решил более тесно с ними познакомиться и сойтись. Однако обстановка складывалась так, что   сойтись  Владимиром ему не удалось, но его почему-то потянуло к Высоцкому. В последующем, как сказал Михаил, жизнь свела их и их дружба началась развиваться после одного экстравагантного случая.

  Он сказал, когда он немного  больше узнал об этом человеке, он начал искать возможности встретиться с ним и познакомиться поближе. Он рассказал, что узнав немного больше Марину Влади, он понял, что Владимир очень сильно болен  и поэтому он  сильно обеспокоился о здоровье Владимира Семеновича.  В частности со слов его жены  он узнал, что Марина Влади, борясь с рядом  болезней Владимира,  положила его в какой-то психоневрологический диспансер (или госпиталь) в окрестностях Парижа. Полагая, что Владимиру очень плохо и ему надо, как человеку, плохо знающему французский язык,  и впервые оказавшемуся во французской больнице, он решил любыми путями и методами порваться в больницу и навестить Высоцкого. Было воскресенье, в больницу к Высоцкому проход был закрыт, но, несмотря на это, Михаил решил проникнуть в палату друга любыми путями и способами, и во что бы там ни стало, повидаться с Владимиром.   Он сказал, что приобретенная ранее закалка брать чуть ли не приступом советские больницы и имевшийся собственный опыт пребывания в психиатрических больницах, помог ему преодолеть все препоны, заборы и охрану, и проникнуть в палату Владимира Семеновича. Высоцкий, как сказал Михаил, пребывал в очень подавленном настроении и был  в ужасном  состоянии. Однако увидев Михаила,  Владимир  чрезвычайно  обрадовался и встретил его  уже как  настоящего друга. Первым вопросом после обмена рукопожатиями был естественный вопрос Владимира: принес ли Михаил что-нибудь выпить и закусить, поскольку его страшно  мучает  желание поднять свой тонус и выйти из подобного состояния, и залить  свою жажду и поднять свой тонус тем или иным путем. После нескольких минут разочарований и обиды, что на отсутствие желаемого, Высоцкий ударился снова в апатию и стал просить Михаила придумать что-либо: где найти водки или чего — либо другого  крепкого спиртного выпить?

Понимая свою оплошность с выпивкой,  и желая как-то  помочь другу,  Михаил, понимая всю ответственность и за будущие неприятности для него и особенно Высоцкому  за побег из больницы,  предложил Владимиру удрать из больницы тем же путем, каким он Михаил, сюда проник. Сказано – сделано. Используя те же самые черные ходы и закрытые коридоры, они якобы выбрались из больницы, перелезли где-то через забор,  и устремились в первый попавшийся ресторан (кабак), где бы можно было что-то выпить и поесть.  Сев за стол и заказав выпивку и закуску, Михаил вдруг понял, что отправляясь на встречу с Высоцким, он не взял с собой достаточно денег, чтобы заплатить за обед и выпивку. Но отказываться от заказа было якобы уже поздно, и Михаилу пришла в голову  озорная мысль: убежать из ресторана, не заплатив за обед и выпивку. Какими – то путями им это удалось, но они одновременно поняли, что выпили мало и надо еще добавить. Поэтому уже на этот раз Владимир якобы предложил Михаилу повторить попытку и еще раз смыться из ресторана, не заплатив. Это им якобы удалось еще раз, однако выпили они достаточно и убрались из еще одного ресторана, они  не были  схвачены ни администрацией ресторана, ни полицией. Об этих эпизодах из своей  жизни и жизни Высоцкого Михаил рассказывал с улыбкой на лице. Ему явно понравились их «безобидные проказа», что впоследствии дало возможность Высоцкому написать очередное свое стихотворение о «французских бесах — больших балбесах», и посвятить это стихотворение Михаилу Шемякину.

Открытые двери больниц, жандармерий,

Предельно натянута нить.

Французские бесы – большие балбесы,

Но тоже умеют кружить.

Я где-то точно наследил,

Последствия предвижу,

Меня сегодня бес водил

По городу Парижу.

Канючил: «Выпей-ка бокал,

Послушай-ка гитары».

Таскал по русским кабакам,

Где венгры да болгары.

Дальше в ходе беседы Шемякин рассказал, что, будучи в Париже, Высоцкий в конце 1977 года дал три концерта, один из которых Шемякин посетил. Этот концерт состоялся, как он сказал, после одного их общего страшного загула. Высокого перед концертом    с большим  трудом удалось откачать:  у него были сильно  опухшие руки, что на некоторых пальцах, лопнула кожа, и  в конце выступления гитара была залита кровью. Шемякин хорошо запомнил этот концерт, так как в этот день умер русский эмигрант Галич,  неплохой исполнитель эстрадных песен. Высоцкий якобы был проинформирован об этом, но, продолжая  концерт,  ничего об этом  не сказал, хотя устроители концерта просили его  об этом. А не сказал  якобы  потому, что его  состояние было настолько плохое, что он просто опасался за результат своего  выступления,  – его за кулисами потихонечку  отпаивали шампанским. Шемякин сказал, что для него стало  большой загадкой, как  Высоцкий  выдержал тот концерт, и каких усилий ему это стоило. Михаил сказал, в это время Высоцкий  был очень болен, а что касается результатов и реакции аудитории на это выступление, то  по мнению Михаила, успех от концерта был настолько велик, что можно было только удивляться упорству Высоцкого и его умению зажигать  публику.

Прочитав еще  в 1983-1984 годах   книгу Марины Влади «Владимир или Прерванный полет», я спросил Шемякина,  какого он мнение о книге, ее содержание, как он оценивает эту книгу, какое у него было мнение о самой Марине и  как он  оценивает данные  Мариной в книге  характеристики Владимира Высоцкого. В частности,  не ревновала ли она его к его, Высоцкого, популярности. На это Миша  ответил, что в книге Марина много искажала суть Высоцкого, что  она порою мучилась от того, как к Высоцкому относятся продюсеры в Голливуде, где они был вдвоем. Они якобы  узнавали и говорили  только с самим Высоцким, а  ее принимали только как законную супругу Владимира. Такое отношение  к ней сильно задевало самолюбие Марины Влади, поскольку американцы на этой гигантской мировой  кинофабрике  рассматривали ее как простую   женщину (пусть и  жену) великого россиянина. Ее они не признавали как  выдающуюся талантливую актрису, и не практически ничего не   говорили ни о ее таланте, ни о  ее популярности   в Америке, или где-то в  мире вообще. Более того, Шемякин считал, что и их с Высоцким отношения и взаимное влияние друг на друга в упомянутой выше книге Марина показала не правильно. В искаженном виде она представила их увлечение спиртными напитками, она показала, что  они якобы всегда заботились и поддерживали друг друга во всем, а пьянели и трезвели всегда поочередно,  сказал мне Михаил. Он был категорически против того, что по книге получается, что  их объединяло только пьянство и талант. Он мне сказал и повторил это несколько раз, то,  что Высоцкий по-настоящему любил и ценил Шемякина. В разное время он посвятил и написанные по разным    случаям и оказиям стихи и песни. Как сказал Михаил,  Высоцкий  посвятил ему до десяти стихов и песен, часть из которых в последующем была помещена в третьем томе трехтомника «Владимир Высоцкий  Стихи и песни», изданного в США в 1988 году. Так, например, в посвящении к стихотворению «Осторожно! Гризли», написанному  в самолете 25.VII. 78., было написано: «Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием – Володя», а в посвящении к стихотворению: «Как зайдешь в бистро – столовку», написано: «Михаилу Шемякину – чьим другом посчастливилось быть мне!»

Потом Михаил Михайлович стал рассказывать мне, как он однажды, будучи в Париже, спросил Высоцкого:  какие в Советском Союзе  у него были изданы его стихи,  много ли таких публикаций вышло в свет и нельзя ли их каким-либо образом  достать и полистать их. Высоцкий, махнув рукой,  в отчаянии сообщил Шемякину, что за все время его работы над стихами и песнями, никто и никогда не смог издать его работы, а те, кто пытался это сделать  не смог пересилить запреты и препятствия на пути к изданию книг.     Он сказал, что основная масса его стихов и произведений ходила по рукам и по  Советскому Союзу, да, видимо, и за рубежом в отдельных книжках «самиздата», а также в  записях  на низкого качественных  носителях,  на целлулоидных пленках или  на самодельных магнитофонных  пленках, а  потом уже на магнитофонах и маленьких кассетниках.

Я спросил Михаила Михайловича, не предлагал ли он Владимиру издать на западе его стихи и песни. На этот счет Шемякин сказал, что с готовностью предложил Владимиру издать несколько томов его стихов и песен здесь, на Западе. Он также рассказал, что, получив согласие Высоцкого на подготовку и издание его произведений,  он организовал в Париже активную работу по сборке и обработке его песен и стихов, бытовавших в различных кругах во Франции, Соединенных Штатах и в  Германии. Михаил поручил некоторым своим коллегам и друзьям организовать сбор и обработку всех имевшихся за рубежом   печатных и записанных на всех видах носителей песен и стихов Владимира Семеновича. Собиралось все, включая черновики, вторые и третьи экземпляры песен, записи, сделанные на отдельных листах самим Высоцким, как черновики, записи,  сделанные всеми другими людьми, друзьями и товарищами, частными лицами, побывавшими на концертах и выступлениях  барда и поэта, записи на отдельных листах и так далее. Михаил сказал, что работа эта была огромная по своим масштабам и привлеченным к сбору людей и информационных средств. Над изданием книги работали  различные  издательства и библиотеки. В конечном итоге все доступные ему и собранные всем миром  материалы был сконцентрированы в одном месте и в последующем отправлены в США. В Нью-Йорке в издательстве «Appolon Foundation and Russica Publishers, Inc.» в 1988 году были изданы в трех томах «Собрание стихов и песен» Владимира Высоцкого.  Каждый том его стихов насчитывает от 350 до 400 страниц,  и издательство зарезервировало за собой право на дополнительное переиздание «Стихов и песен Владимира Высоцкого», заявив о том, что все права публикацию каких-то частей из трехтомника  защищены законом Соединенных Штатов. Михаил Михайлович в ходе продолжавшегося разговора  пообещал мне прислать мне в Вашингтон по почте один экземпляр трехтомника.

Продолжая наш разговор, как бы между прочим, Михаил Михайлович сказал, что он как-то предложил Высоцкому записать под хороший акомпанимент его песни, как в его, Высоцкого исполнении, так и в исполнении каких-либо бардов или артистов с  хорошими голосами. Владимир Семенович в принципе дал согласие выполнить предложение и просьбу Шемякина, однако, выразил сомнение, что кто-либо кроме него сможет петь его песни. Тем не менее,  Шемякин воспалился этой идеей и приступил к работе.  Как он сказал, немалых трудов ему стоило найти подходящий оркестр, научить артистов исполнять его песни  без каких бы то ни было нот, так как Владимир Высоцкий практически нотной грамотой не владел и не пользовался записями по нотам.  Работа была, как он сказал, очень необычная и трудная. Часть оркестрантов постоянно нуждались в правке и принуждении запоминать мелодии и пытаться их воспроизвести как можно ближе к тому, что хотел Владимир Семенович. В результате, сказал Шемякин, в  1989-м году нам удалось, в конце концов,  выпустить в свет семь пластинок с песнями Высоцкого, записанными его студией в Париже. Туда вошли практически все имевшиеся у него известные и наиболее популярные   песни, но значительная часть собранного материала  осталась неиспользованной. Отбором материала для записи на пластинки занимались один из лучших звукооператоров ныне покойный Миша Либерман и большой фанат Высоцкого фотограф Аркадий Львов. Они смотрели, что можно было использовать для высокопрофессионального издания и записи под оркестровый акомпанимент. Поскольку Михаилом и его друзьями была проведена весьма большая и кропотливая работа по сбору разных и различных  вариантов песен Высоцкого, у него скопилось очень много дополнительного   материала.  Михаил сказал, что в работе по записям песен  приходилось долго трудиться и выбирать все лучшее. Он сказал также, что порою  в тот или иной день, когда записывались непосредственно песни и стихи в исполнении самого Высоцкого,  песни у него не шли или не получались, как он этого хотел. В период самой записи в исполнении Владимира Семеновича случались непредвиденные трудности: он иногда забывал текст, пел что-то другое, сбивался или вообще бросал петь, так, как у него пропадало настроение, и не было желания петь то, что ему не нравилось, или сбивался  акомпанимент и прочее. Такая работа привела к тому, что некоторые песни у Шемякина имеется   в четырёх-пяти исполнениях. В целом, как рассказывал Шемякин, они  писали песни  до тех пор, пока Володя не оставался довольным качеством исполнения. Михаил также сказал, что кроме семи виниловых дисков с первыми, записанными во Франции песнями, у него есть  записи, сделанные  и на маленьких кассетах, но они, по его оценке,  порою были не всегда хорошего качества, так что много материала осталось в архиве.

Подобная работа над песнями и стихами Высоцкого привела к тому, что ко времени нашего с Шемякиным разговора, у него собралась, и он оказался владельцем уникальной коллекции записей Высоцкого. Михаил сказал, что ему неоднократно предлагали передать их копии в московский музей Владимира Семеновича. Он сказал, что он неоднократно об этом думал, однако, его беспокоил и сейчас беспокоил вопрос об их оцифровке.  Решить эту проблему ему, к сожалению, не удалость, поскольку эта работа требовала и времени и денег, а конкретные ее результаты и перспективы такой работы, как он сказал, ему не ясны и ему расхотелось этим заниматься. К тому же он добавил, что он  всегда боялся того, что некоторые предприниматели от музыки и песен,  могут воспользоваться этими записями  не так, как хотелось бы. Вместе с тем он откровенно признавал, что ему известно, что  кое-кто из бизнесменов от искусства  использует  записи с его пластинок. Его также раздражало то, что  иногда перезапись с его пластинок выполнялась совершенно безобразно. Часто они были  сделаны технически неграмотно  и на плохой звукозаписывающей аппаратуре, допускались большие искажения и тому подобное. Шемякин после некоторого колебания признался, что оцифровать записи песен Высоцкого, и потом запустить их в широкое пользование и продажу  было его мечтой. Для того чтобы как-то решить этот вопрос он якобы   ждал приезда  в США  сына Высоцкого, Никиту. С ним он надеялся  обсудить этот вопрос, но, к сожалению,   сын  Высоцкого, по словам самого Владимира,  прибыв в Америку на празднование юбилея Шульмана, начал пить. Поэтому новые увлечения Никиты  приносили Владимиру Семеновичу  много горя ещё при жизни. Так что задуманная Шемякиным встреча с Никитой в США  в тот период времени не удалась.

Наша встреча с Михаилом Михайловичем Шемякиным в Смитсонианском институте в центре Вашингтона продолжалась более полутора часов. За это время мы обсудили с ним много разных вопросов и тем. Он познакомил меня с несколькими посетителями, упомянутой выше выставки, и договорился со мной  о последующих встречах. Я не обращался к Михаилу с просьбами о получении от него упомянутых им в разговоре изданий книг и выпусков комплекта пластинок с стихами и песнями Высоцкого.  Шемякин сам сказал, что по возвращении из Вашингтона  в Нью-Йорк он направит мне обещанные им сувениры и сделает на некоторых из них такие дарственные подписи, которые будут характеризовать его впечатление о нашей встрече и беседе.

И действительно, спустя несколько дней после нашей встречи в Смитсонианском институте,  он выполнил свое обещание: совместно с книгами трехтомника Михаил прислал мне по почте  вышедшую отдельно книгу иллюстраций к нескольким наиболее известных  стихов Высоцкого, а также комплект из семи  виниловых пластинок, выпущенных Шемякиным несколько позже.  На первой странице первого тома «Стихов и Песен» Шемякин написал дарственную надпись: «Генерал-майору Григорию Яковлеву, с почтением – на память от издателя М. Shemiakine, 1990  N.Y.» Дарственная надпись М.М.Шемякина нуждается во внимательном рассмотрении и прочтении. В связи с чем, привожу эту страницу трехтомника и вторую, титульную страницу книги «Стихов и песен» в приложении к этой статье.

К сожалению, события дальнейшего моего пребывания в Вашингтоне сложились так, что нам не пришлось перевести наши встречи на постоянную или периодическую основу. Мы встретились с Михаилом только один раз, и наша встреча проходила в Советском Посольстве на 16 улице города Вашингтона, недалеко от Белого дома. В это же время в Посольство были приглашены по какому-то случаю Р.  Ростропович и Г. Вишневская. Вместе с ними был и М.Шемякин. Однако ему со стороны руководства Посольства было оказано значительно меньше внимания и уделено немного времени. Может быть, по этой причине, или по каким – либо другим причинам Михаил не задержался в Посольстве надолго и не располагал временем и желанием для продолжения наших разговоров и бесед. Однако он узнал меня в зале, после окончания  встречи с великими артистами, подошел ко мне и    поинтересовался, получил ли я пересланные им подарки. Он также  и  спросил: не надо ли что-либо прислать еще.  Я ответил, что мне все его подарки очень понравились, и я благодарен не только за подарки, но и за сам факт нашей с ним встречи, которую я  надолго запомню. Однако он, в дополнении к нашему разговору, спросил о моем мнении о его иллюстрациях к восьми стихам Высоцкого.  Я ответил, что представленные в приложении  картины — иллюстрации к трехтомнику стихов и песен Высоцкого весьма оригинальны и требуют долгого осмысливания и философского размышления. Все они достаточно  оригинальные и  несколько необычные по моим понятиям.  Шемякин сказал, что сам понимает недостаточность их количества, что явно недостаточно, чтобы хотя бы немного  проиллюстрировать творчество своего друга. Поэтому у него имеются планы существенно увеличить количество иллюстраций  и хотя бы довести их количество до 30-50  рисунков. Он сказал, что сейчас он готовит очень сложную работу – 43 иллюстрации к стихотворениям Володи. Из них только восемь было сделано раньше, остальные новые. Планируется, что они войдут в однотомник Высоцкого, которое готовит издательство «Vita Nova». Они делают такие супер высококачественные книги – переплёт из настоящей кожи, золотой обрез. Книга должна выйти в 2000-х годах, но из-за перегруженности работой над другими проектами выход книги может задержаться. Однако подготовка и издание книги иллюстраций стихов и песен Высоцкого это его долг перед Владимиром Семеновичем, и он надеется  его с честью выполнить.

Яковлев Григорий Дмитриевич,

Генерал-майор (в отставке), Атташе по вопросам обороны при Посольстве СССР в США (1989-1992 гг.).

Постоянный представитель начальника Генерального штаба ВС СССР и ВС России в ВШК СБ ООН в Нью-Йорке, США , 1989-1992 гг.,

Профессор Военной Академии наук России.

Январь  2017 года,

Москва