Неолиберальные подходы играли ключевую роль в управлении национальными государствами на протяжении последних десятилетий. При этом в рамках построения глобального открытого общества «равных возможностей» значение самобытного развития отдельных стран и народов все более нивелировалось на фоне исторического опыта США, который подавался как пример для подражания.

Однако, «наследовать» опыт США представляется достаточно сложной задачей, учитывая наличие тех геополитических, геоэкономических и геофинансовых преимуществ, которыми обладает сегодня единственная мировая сверхдержава.

США создали самую передовую в мире промышленность благодаря протекционизму, изоляционизму и государственному вмешательству в экономические процессы.

В период 1880–1945 гг. ставка импортных пошлин в США колебалась в диапазоне от 35% до 50% [9, 17]. Верхняя маржинальная ставка подоходного налога в период 1950-х – первой половины 1960-х годов составляла 91%, т.е. лишь 9% (!) своих доходов богатые американцы тратили на себя – остальное поступало в пользу государства [5, 501].

После краха фондового рынка 1929 г. в Америке была проведена конфискация и национализация золота. Своим указом № 6102 от 5 апреля 1933 г. президент США Ф.Д. Рузвельт запретил американским гражданам иметь золото и серебро в частном владении. Указ обязал граждан США в трехнедельный срок продать золото (в монетах, слитках и сертификатах) государству по официально установленной цене (20,67 долл. за тройскую унцию). Актом 6111 от 20 апреля 1933 г. вводился запрет на экспорт  золота из США без согласия министра финансов. В дополнение к этому был принят акт 6261 от 29 августа 1933 г. об обязательной продаже золотодобывающими компаниями своей продукции государству. С октября по декабрь 1933 г. была проведена девальвация доллара на 41%, а уже в 1934 г. был принят Закон о золотом резерве, устанавливающий новую фиксированную цену золота (35 долл. за тройскую унцию). Все эти государственные меры были направлены на обеспечение институциональных основ для трансформации доллара в мировую резервную валюту [2, 58-59].

Нобелевский лауреат Дж. Стиглиц отводит первостепенную роль государству в успехах экономического развития в США. В частности, он отмечает: «Соединенные Штаты … построили свою экономику благодаря мудрой и селективной защите ряда своих отраслей, которая осуществлялась до тех пор, пока они достаточно не усилились для конкуренции с иностранными компаниями» [8, 35].

Глава ФРС США А. Гринспен так оценил масштабы государственного регулирования в США в середине 1980-х гг.: «Трудно даже представить, какими цепями был опутан американский бизнес в те годы. Авиатранспорт, грузовые авиаперевозки, железные дороги, автобусное сообщение, трубопроводы, телефонная связь, телевидение, биржи, финансовые рынки, сберегательные банки, электроэнергетика – все эти отрасли работали в условиях жесткого  регулирования. Деятельность компаний осуществлялась под строгим контролем государства, вплоть до мельчайших деталей» [1, 79].

Сегодня США – это страна с наибольшим государственным бюджетом в мире, расходная часть которого в 2016 г. составила 3,9 трлн. долл., из них расходы на оборону – 595 млрд. долл. По состоянию на ноябрь 2016 г. в системе государственного управления США, включая федеральный, региональный и местный уровень, работало 22,3 млн. человек, или 14,6% от общего количества занятых на американском рынке труда[1].

Еще более значимую роль играет государство в Великобритании. По состоянию на сентябрь 2016 г. в государственном секторе Великобритании работало 5,442 млн. человек, или 17,1% от общего числа занятых[2].

В послевоенный период доля государственных расходов в Великобритании постоянно возрастала: в 1913 г. она равнялась 12,5 % ВВП, в 1950 г. – 30 % [3], в 2010 г. ­– 48,0 %, и только в 2016 г., в результате антикризисной фискальной консолидации, снизилась до 42,7 %[4]. Это означает, что в одной из самых «либеральных» экономик мира государство потребляет почти половину национального продукта.

Следует отметить, что, активно призывая слабые и развивающиеся страны идти путем разгосударствления, Соединённое Королевство остается наиболее централизованным государством Евросоюза в фискальном отношении (после Мальты и Ирландии – бывших британских колоний, наследовавших свою фискальную систему от метрополии). В 2014 г. в Великобритании центральным правительством взималось 94,6% от общей суммы налоговых поступлений, в то время как в крупнейших экономиках ЕС – Германии и Франции – доля доходов центрального правительства составила 30,3% и 34,3% соответственно[5].

Своим головокружительным успехам в экономическом развитии на ранних этапах капиталистического строительства Британия была обязана вовсе не «малому государству», а как раз наоборот.  На протяжении XVIII ст. «либеральная» Британия собрала со своих налогоплательщиков существенно большую сумму налогов, чем «дирижистская» Франция. Так, если в 1688 г. доля налогов в национальном доходе Британии была практически незаметной, то на протяжении большей части XVIII ст. она составляла 20%, в то время как во Франции соответствующий показатель не превышал 10–13% [10, 349]. Период 1688–1815 гг. характеризуется беспрецедентным ростом доли государственных расходов. При этом большая часть затрат британского правительства (83%) приходилась на военные расходы.    

Таким образом, как отмечает норвежский экономист Э. Райнерт, Англия разбогатела не столько при помощи Смитовой политики laissez-faire и свободной торговли, сколько благодаря созданию институциональной системы, главными элементами в которой были налоги и таможенные пошлины [6, 51].

Промышленная революция и колониальная политика сделали Великобританию чрезвычайно богатой страной в XIX в. Однако в результате разрушительных последствий Первой и Второй мировых войн и распада колониальной империи стабильность и безопасность в британском обществе были нарушены, благосостояние населения значительно снизилось, фунт стерлингов утратил функцию ключевой резервной валюты, а Лондон – присущий ему на протяжении веков статус мирового банкира.

Осталась ли Великобритания верной своим либеральным принципам при таких обстоятельствах? Нет. Напротив, Великобритания перешла к политике построения глубоко структурированного социального государства, которая сопровождалась национализацией значительной части британской промышленности и введением чрезвычайных налоговых ставок.

До тэтчеровской приватизации в государственной собственности находились такие английские компании как Jaguar, Rolls-Royce, British Petroleum, British Telecom, British Oil, British Steel, British Aerospace, British Gas. Банк Англии, национализированный в 1946 году, до сих пор принадлежит государству.

Еще в 1979 г. максимальная ставка налога с доходов в Британии достигала 98% (!) , из которых 83% составлял налог на зарплату, а еще 15% дополнительно взимались с так называемого нетрудового дохода (unearned income) в виде начисленных процентов и дивидендов[6].

Как и следовало ожидать, длительное послевоенное государственное регулирование экономики снизило эффективность процессов хозяйствования в стране, испокон веков ориентированной на свободу предпринимательства. Последующие либеральные реформы М. Тэтчер послужили сильным толчком для восстановления экономической динамики: налоги на богатых были радикально снижены (максимальная ставка подоходного налога – до 40 %), дерегуляция экономических процессов сопровождалась широкомасштабной приватизацией промышленности и либерализацией финансового сектора. Тем не менее, успех политики тэтчеризма вряд ли мог бы быть гарантированным без предшествующего периода активного государственного вмешательства в регулирование экономических процессов, в результате которого были восстановлены экономическая и политическая стабильность в британском обществе.

Во время финансового кризиса 2008–2009 гг. США и Великобритания оказали  беспрецедентную по своим размерам государственную поддержку финансовому и реальному секторам экономики, предоставив финансовые гарантии, осуществив выкуп неликвидных финансовых активов и национализировав крупнейшие частные банки и страховые компании в своих странах.

Указывая на взаимодополняющую роль государства и рынка, профессор социальных наук Института перспективных исследований (Принстон, США) Д. Родрик отмечает: «За очень немногими исключениями, чем более развита экономика, тем больше доля ресурсов, потребляемых государственным сектором. Государственный аппарат крупнее и сильнее в самых развитых, а не в самых бедных экономиках. Просматривается поразительно строгая корреляция между размерами государственного аппарата и доходом на душу населения. … Рынки наиболее развиты и наиболее эффективно обеспечивают доход там, где они опираются на сильные государственные институты. Рынки и государство дополняют друг друга, а вовсе не заменяют, как это следует из упрощенной экономической картины мира» [7, 58-59].

А вот как обосновывает роль государства в функционировании рынка известный британский экономист, глава исследовательского департамента банка HSBC С. Кинг: «Наличие хорошего правительства – предварительное условие для эффективного рынка, потому что без правительства нет правовой системы, а, следовательно, отсутствуют права собственности» [3, 14].

Непрерывно пропагандируя в развивающихся странах преимущества либеральной доктрины, американские и британские политические лидеры предпочитают не акцентировать внимание на том, что в период собственного становления их страны руководствовалась прямо противоположными методами: на протяжении веков поощряли развитие внешней торговли методами, далекими от либеральных (дипломатия канонерок), осуществляли жесткий контроль над внешней торговлей своих колоний и защищала развитие внутреннего рынка путем прямого запрета импорта или с помощью высоких таможенных тарифов.

Таким образом, несоответствие воображаемого и действительного в навязываемой сегодня англо-американскими элитами модели либеральных ценностей превратилось в наиболее серьезное противоречие современного глобального развития.

Мировой финансовый кризис нанес серьёзный удар по репутации США и Великобритании как глобальным регуляторам экономических процессов. Поэтому в своем стремлении к сохранению лидирующих позиций в процессах глобализации, а также с целью реанимации международной популярности неолиберальной (англосаксонской) модели эти две страны (несмотря на декларируемые взаимные претензии, обусловленные обоюдосторонними притязаниями на единоличное управление глобальной  экономикой и миром в целом) будут вынуждены идти на уступки в двусторонних отношениях, что не исключает укрепления в будущем англо-американского стратегического альянса [4]. Как свидетельствуют заявления новоизбранного президента США Д. Трампа, ключевая роль в этом процессе будет отводиться государственному регулированию[7].

Однополярное мироустройство оказалось недолговечным и деструктивным. Эпоха неолиберализма завершается. Наступает время неодирижзма. Поэтому не исключено, что возврат к модели жизнеутверждающего развития глобальной экономики в XXI веке будет сопровождаться ужесточением межсистемной конфронтации при одновременном возрастании солидарности внутри противоборствующих систем.

 

Алексей Владимирович Кузнецов, доктор экономических наук, профессор Финансового университета при Правительстве Российской Федерации

 

Ссылка для цитирования: Кузнецов А.В. Глобальная экономика XXI века: от межсистемной конфронтации – к внутрисистемной солидарности // Глобальная экономика в XXI веке: диалектика конфронтации и солидарности. Сборник научных трудов / Под ред. д-ра экон. паук, профессора Сорокина Д.Е., д-ра экон. наук, доцента Альпидовской М.Л. – Краснодар, 2017. – С.115-118.

 

Литература

 

1. 1. Гринспен А. Эпоха потрясений: Проблемы и перспективы мировой финансовой системы. 2-е издание, дополненное. М.: Альпина Бизнес Букс, 2009. 520 с.
2. 2. Катасонов В. Бреттон-Вудс: ключевое событие новейшей финансовой истории. М.: Издательский дом «Кислород», 2014. 352 с.
3. 3. Кинг С.Д. Запад теряет контроль. Три модели финансового будущего мира. М.: Карьера Пресс, 2015. 336 с.
4. 4. Кузнецов А.В. Тайная власть Британской короны. Англобализация. М.: Книжный мир, 2016. 288 с.
5. 5. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. 592 с.
6. 6. Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М.: Изд. дом. Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2011. 384 с.
7. 7. Родрик Д. Парадокс глобализации: демократия и будущее мировой экономики. М.: Изд-во Института Гайдара, 2014. 576 c.
8. 8. Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции; пер. с англ. и примеч. Г. Г. Пирогова. М.: Мысль, 2003. 300 с. 
9. 9. Chang H.-J. Kicking Away the Ladder: Development Strategy in Historical Perspective. London: Anthem Press, 2003. 187 p.
10. 10. Findlay R., O’Rourke K. H. Power and Plenty: Trade, War, and the World Economy in the Second Millennium. Princeton University Press, 2007. 619 р.