Предметом исследования данной статьи является философия творчества у Н. В. Гоголя в его литературных и философско-публицистических произведениях. Показано, что Н. В. Гоголь – не только  величайший русский писатель, но и большой философ, внесший свой неповторимый вклад в проблематику творчества. Основным результатом исследования является заключение, что в феномене творчества у Гоголя неразрывно соединены два начала: скорбно-критического отношения к миру и одновременно фантастического и религиозного чаяния его преображения.  Эти начала не всегда объединяются друг с другом, но никогда не существуют отдельно. Данное идейное поле является предметом нашего исследования.

Николай Васильевич Гоголь – величайший русский писатель и мыслитель, чье миросозерцание выражено преимущественно в литературной форме, однако его перу принадлежит и определенное количество философско-публицистических трудов, среди которых центральную роль играют «Выбранные места из переписки с друзьями»,  статьи и работы по эстетике, составляющие часть знаменитого сборника «Арабески», а также большая часть переписки.  Из литературных произведений наиболее зрелыми и значительными являются  поэма «Мертвые души», комедия «Ревизор», уже упомянутый сборник «Арабески», а также циклы повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки»  и «Миргород». Сразу подчеркнем: Гоголь как философ, на наш взгляд,  не менее значим, чем писатель. Более того,  он является одной из трагических фигур в  развитии русской мысли, по силе своей внутренней драмы  подобной  Л.Н. Толстому:  эта драма заключалась в том, что Гоголь как личность, а к концу жизни и как философ  фактически  не принимал своего   собственного литературного дарования, а этические и религиозные воззрения писателя противостояли его художнической мощи. Все эти противоречивые начала в полной мере проявились и в сложной философии творчества Гоголя, анализу которой посвящена данная работа.

Начинал Гоголь свое творчество достаточно ярко, если не считать ранней его идиллии «Ганц  Кюхельгартен», написанной еще в гимназические годы. В 1831-1832 гг. вышедшие «Вечера на хуторе близ Диканьки»  принесли Гоголю заметную славу. В этом сборнике повестей уже выразился   идеальный мир молодого Гоголя, где он предстает как своеобычный и неповторимый романтик, перо которого напитано образами и темами из украинского фольклора и полусказочной, полумифологической истории украинского народа. В сборнике Гоголь являет собой гармонический образ художника, вступающего в полную силу своего литературного и эстетического таланта, который глубоко чувствует всю таинственность красоты и неповторимые движения жизни, разворачивающейся как фантастическая сказка.  Вслед за «Вечерами» выходит другой его сборник, «Миргород», который сам Гоголь назвал продолжением «Вечеров», но «Миргород» ознаменовал уже начавшийся кризис и дисгармонию в мировоззрении писателя. «Миргород» во многом проникнут поэтическим духом, но, в отличие от «Вечеров», в нем уже нет идиллической гармонии красоты, зато в полный рост присутствует тема зла -  как в мистическом, так и в реальном его воплощении. Здесь выступает яркая и важная деталь творчества Гоголя: когда он касается темы зла, перо его становится особенно выразительным -  то отточено ироническим, то мистически ужасающим.   Можно сказать, что с «Миргорода» начинается Гоголь как философ, поскольку в этом произведении  он уже не только эстетически, но и мировоззренчески  вбирает в себя проблему зла (одну из самых глубоких и трагических для него). В повести «Вий», являющейся частью «Миргорода», Гоголь, внешне обращаясь к фольклорным источникам, рисует мощное мистическое и не понятное человеку торжество зла, которое впервые обретает облик совершенной красоты, причем делает это эстетически блистательно.  Всматриваясь в лицо мертвой панночки, Хома видит «…что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу» [1, Т.2, с. 199].  

В другой повести «Миргорода» — «Тарас Бульба» -  Гоголь центральным конфликтом уже делает расхождение эстетического начала и морально-нравственной сферы; здесь  он вновь со всей литературной силой создает привлекательный образ отступника Андрия, казненного в итоге своим собственным отцом, для которого сознание долга, замысловато и  сложно сплетаясь с внутренней трагедией, все-таки  превысило родительские чувства.  Разъединенность темы добра и красоты, в полной мере прозвучавшая в «Миргороде»,  и ознаменовала собой ту внутреннюю драму, которая  уже разворачивалась в мировоззрении Гоголя. Позже сам Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»  заметит: «Но как полюбить братьев? Как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны, и так в них мало прекрасного» [3]. 

Чем более зрелым становилось творчество Гоголя, тем оно более приобретало реалистические черты во всей глубине этого понятия  — вплоть до уровня признания им  торжества зла, плоти и пошлости в мире, что, в конечном итоге, завершилось внутренним переворотом в душе  Гоголя и его особым интересом  к религии как  к тому началу, которое единственно и  может соединить добро и красоту. Надо особо отметить, что проблема пошлости – одна из ключевых для творчества Гоголя, прежде всего в силу того что он придает ей мировоззренческое значение:  пошлость для Гоголя – не просто обывательское ничтожество, она – категория бездуховности, внутренней гибели с виду вполне живых людей. Пошлость означает отсутствие в мире и в человеке самого главного: духовного начала и неуспокоенности в веке сем. Пошлость означает обман или дьявольскую подмену внутреннего и действительно существенного сугубо внешним -  мелким и незначительным. Пошлость  — не абстрактное понятие, а онтологическая сущность зла, и в этом смысле Гоголь  был и  подлинно  верующим человеком, и мыслителем-реалистом: «Дьявол выступил уже без маски в мире» (знаменитые слова из главы «Светлое Воскресение»). Дьявол наводит сон на людей, околдовывает их скукой, пошлостью, тоской.  

 «Арабески» — третий гоголевский сборник, в котором напечатан ряд его статей об искусстве, и здесь впервые Гоголь пытается соединить эстетический  идеал с проблемой исторического общественного развития. Гоголь аналитически обращается к идее православной культуры, которую позже будет развивать в  «Выбранных местах из переписки с друзьями»  более системно и подробно. 

Из художественных повестей «Арабесок» для понимания философии творчества у Гоголя очень важна повесть «Портрет»,  поэтому остановимся на ее анализе более подробно. Повесть  разделена на две части: в первой повествуется история юного художника Черткова, который губит свой талант и поддается власти золота, после того как он нашел клад монет, спрятанный в таинственном портрете; во  второй  раскрывается происхождение найденного Чертковым  портрета, на котором запечатлен умирающий ростовщик Петромихаль  с дьявольским огнем в глазах. Создателем же страшного портрета оказывается гениальный художник, который, поняв, что его оригиналом был сам антихрист, удаляется в монастырь, предается покаянию и духовной жизни. По сути,  вся вторая часть повести религиозно-философски окрашена, и в ней со всей силой звучит никогда не покидавший Гоголя вопрос о столкновении красоты и зла. Здесь Гоголь приходит к мысли о высшем назначении и религиозном смысле искусства и устами своего героя говорит: «Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою.  Другому простится многое, но ему не простится» [1,  Т. 4, с.136]. Можно сказать, что в «Портрете» уже по новому – религиозно – звучит тема о преображающей силе искусства. Однако не следует забывать, что практически все другие повести «Арабесок»: «Невский проспект», «Нос», «Записки сумасшедшего», и, наконец, «Шинель» проникнуты уже совсем другими красками и вновь полностью развенчивают мечту о святости и обязательности добра в красоте. Достаточно вспомнить, что «божественная» возлюбленная Пискарева оказывается гризеткой, а мистическая линия в «Шинели» сводится к тому, что умерший Башмачкин срывает теплое платье своей мечты с самого значительного лица.

 Не углубляясь далее в историко-литературный анализ, можно сказать, что и самые зрелые и знаменитые произведения Гоголя  — такие, как «Ревизор» и «Мертвые души», — сосредоточены вокруг основных для него тем:  иронического смеха и демонического ужаса от торжествующего в качестве господствующего миропорядка зла, проблемы красоты – ее формы и содержания, истины и адских личин в ней, проблемы социального мироустройства и человеческого общежития и, наконец, эсхатологических вопрошаний и мотивов.    Именно отсюда берёт начало и тема пошлости, которая важна не только с общемировоззренческой стороны, но и  с точки зрения философии творчества Гоголя и его эстетической концепции. По сути, изображая пошлость, Гоголь осуществляет эстетическую критику созерцаемого им миропорядка и таким путем восходит к проблеме сотериологической задачи искусства: «Нельзя повторять Пушкина, нельзя творить искусство для искусства, как ни прекрасно такое служение. Искусству предстоят теперь другие дела – воодушевлять человечество в борьбе за Царствие Божие» [2, с. 180]. 

  Мировоззренческий и философский итог своим художественным и морально-нравственным исканиям Гоголь подводит в поздней книге «Выбранные места из переписки с друзьями», которая современниками была воспринята очень неоднозначно и до сих пор  остается загадочной частью наследия Гоголя. Эту книгу не приняли ни литературные круги, в особенности социал-демократы, ни церковные, так как последние считали, что Гоголь слишком далек от таинств Церкви и Ее подлинной жизни.  Однако в этом труде Гоголь высказывает целый ряд философских мыслей, крайне важных  для нашего  исследования; эти мысли можно условно разбить на две части: «критическую» и «программно-концептуальную». Начинает Гоголь с размышлений о страхах и ужасах, которые повсеместно царят в России, причем они носят почти эсхатологический характер. Гоголь говорит о таких лихоимствах, которые заменили собою всякий закон и истребить которые «нет никаких средств человеческих». Причины этого, по Гоголю, не только внешнего  характера: не только взяточничество и дикие пространства страны побуждают к неслыханному произволу. Гоголь видит основную причину расслабления и развращения всеобщего в духовном разложении и нравственной усталости, повсеместной ничтожности людской, которая губит всякую живую душу. Иными словами, корни бед социальных мыслитель находит во всеобщем духовном разладе, в замене ценностей внутренних мелочностью мира сего; отсюда вырастает неизбывная пошлость и инфернальная скука, которая обволакивает собою  все нынешнее и грядущее бытие человека. «Непонятной тоской уже загорелась земля; черствей и черствей  становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки… Все глухо, могила повсюду. Боже! Пусто и страшно становится в Твоем мире!» [1,  Т.7,  с. 390 ].  Обновление и искупление всех мерзостей русской жизни Гоголь видит лишь в религиозном начале, в православной культуре – недаром завершающим фрагментом книги является «Светлое воскресенье». В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь высказывает идею православного развития не только России, но и всего мира, полагая, что только церковь осталась той самой силой, которая в состоянии объединить мирское и духовное, преодолев  стихию пошлости, не подвластную всем другим общественным и государственным уничтожающим велениям. Православие объединяет людей на основе  простора и свободы совести, которые оно открывает человеку, иными словами, это есть свободное «горение ко Христу», составляющее религиозную тайну внутренней жизни. Одновременно Гоголь подчеркивает, придерживаясь церковной традиции, что сила и благодать веры дается именно по воле Божией и имеет неотмирное, мистическое начало, православная культура приходит как озарение в свете своего вселенского и царственного значения. Гоголь не раз говорил именно о всемирности закона Христа, основанного единственно на любви. Таковы в самом сжатом виде контуры второй части философских размышлений Гоголя: концептуально-программной.

Подводя итоги анализа воззрений Гоголя, в той или иной мере относящихся к проблематике философии творчества, отметим, что он  замечательно точно и  часто пророчески озирает существующие порядки и реалии наличествующей действительности. Она, в представлениях писателя, омерзительна, недостойна, является фактически уже миром не маскирующегося дьявола и зла. Такая действительность порождает только одно – убийство истинной жизни, такой же истинной активности человека, превращает все и везде в нелепость, пошлость, смертельную тоску и скуку. Гоголь принципиально не приемлет подобного положения вещей, но в то же время его художнический талант наиболее ярок именно тогда, когда он рисует  то жутко-мистическую, то иронически-пошлую картину жизни под игом дьявола. Многие критики, в том числе и В.В. Зеньковский, замечали, что Гоголь носил в себе какую-то отраву, способность видеть мир с демонической тоской и зоркостью. С другой стороны, именно это разжигало в нем пафос  морального сознания и философски-пророческое искание иных горизонтов бытия. Гоголь был поистине одной из самых трагических фигур в истории русской мысли, поскольку он был художником, чье творчество неизмеримо мучило его самого, заставляя из бездны демонической грусти восходить к подлинно религиозному переживанию, в том числе преодолевая в себе рафинированный эстетизм. Гоголь начинал как романтик, играющий блеском и богатством своего таланта, но, может быть, именно глубинная мистическая сила видения зла заставляет его обращаться к реализму, подталкивает искать разрешение романтической трагедии уже в совсем иных — не антропоцентрических – планах и формах. Гоголь был таким художником, талант которого не понуждал его отказываться от творчества, но не был для него благодатным даром и утешением: Гоголь переживал свое писательство и образы, создаваемые им, как муку, как тяжкий крест, без которого, однако, не было бы Гоголя-философа и религиозного мыслителя.  Поэтому Гоголь, как никто иной, знал проблему раздвоения творца и творчества, в которой вопрос о моральной ответственности художника за свои творения – одна из главных тем. Поэтому центральная философская его работа — «Выбранные места из переписки с друзьями» — возможно,  нарочито написана в стиле исповеди, а не художественного произведения, так как Гоголь былого своего писательского стиля уже совсем не принимает – он ищет нового творчества, способного озарять и преображать мир, творчества, питающегося не только мыслью, но и религиозным духом. Более того, высший творческий потенциал, энергию, мощь он отдает именно религии и как ее самому сокровенному воплощению – идее православной культуры. Гоголь сам как художник и мыслитель стремится к такому творчеству в конце своей жизни, предпринимает попытку осуществить его, выразившуюся во втором томе «Мертвых душ».  В этом  начинании  он терпит величайший крах: ни эстет, ни мыслитель в нем не принимают искусственных образов якобы исправляющихся людей – ни Костанжогло, ни Муразов, ни абрисом данные иные персонажи второго тома поэмы писателя не удовлетворяют и никоим образом не могут претендовать на роль идеальных людей. Трагедия Гоголя только углубляется, он уходит из жизни в состоянии глубочайшей тоски и депрессии – возможно, и потому, что не сумел найти подлинного, а не романтического воплощения своих духовных устремлений и не мог оставить мысль о художестве, преображающем мир.

На примере философии творчества Гоголя открывается, что творчество -  вовсе не всегда  область только радостных и вдохновенных переживаний и размышлений.  Творчество может быть и актом мучительной борьбы человека  с самим собой, неприятием собственного душевного мира, но все равно даже в такой трагической форме этот акт устремлен к одному – к самовозвышению и поиску лучей неотмирной благодати,  которых человек  должен стать  достойным пророком.

Главное в философии творчества Н. В. Гоголя, как уже не раз подчеркивалось, — в том, что он дает  глубокий  и уничтожающий анализ действительности, окружающей человека, той самой действительности,  где царствует мощное мистическое и непонятное  зло, которое у Гоголя впервые обретает даже облик совершенной красоты. Центральным конфликтом самой действительности Гоголь ярко и убедительно делает расхождение эстетического начала и морально-нравственной сферы, разъединенность темы добра и красоты,   вынужденное признание   торжества зла, плоти и пошлости в мире. Главное понятие, с помощью которого могут быть, по Гоголю, описаны господствующие ныне реалии, — пошлость.  Именно против пошлости восстает Гоголь всеми своими средствами: ироническим смехом и показом демонического ужаса от торжествующего в качестве господствующего миропорядка зла, философским анализом проблемы красоты — начала, во многом захваченного этим самым  злом  и превратившего ее в адские личины.   Под гнетом пошлости мир, общество и человек сущностно раздавлены, умерщвлены. И где спасение от такой неприкрыто искалеченной реальности?  Только в религии, по Гоголю, которая единственно может соединить добро и красоту. Гоголь приходит к размышлениям о высшем назначении и религиозном смысле искусства — программно  звучат знаменитые его  слова: «Нельзя повторять Пушкина, нельзя творить искусство для искусства…»[2,  с. 180]. 

Итак, к новым, авторским идеям  русской философии творчества Н.В. Гоголя, на наш взгляд,  следует отнести впервые так ярко и убедительно осуществленную критическую оценку реалий мира сего, глубокий философский «диагноз» его язв. Гоголь изощрённо описывает существующие порядки и реалии действительности, которая, в его представлениях, омерзительна, недостойна, порождает только одно – убийство всего истинного. Такова сугубо критическая часть воззрений Гоголя, к которой необходимо обязательно добавить и вторую – «конструктивно-программную»  — составляющую, более всего отраженную в поздней книге «Выбранные места из переписки с друзьями».  Талант Гоголя как критика реалий падшего мира соединен  в нем  с не меньшим даром философски-пророческого искания иных горизонтов бытия. Гоголь сам во втором томе «Мертвых душ» стремится совершить прорыв к истинному миру и человеку, свободному от дьявольских личин, но в труднейшем  начинании терпит крах. Эта, пусть неудачная, попытка обнаруживает труднейшую проблему онтологически-творческого преображения мира, без которой невозможно целостно постичь мировоззрение Гоголя.  По сути, любая подлинная философия творчества всегда обладает именно двусоставной структурой: критической и созидательной, разворачивающей новую картину мира, -   только у Гоголя это впервые выражено предельно ясно и  отчетливо. Гоголь остался верен себе, своим убеждениям — пусть даже не в творчестве-радости, а в  творчестве-муке. Ему сполна пришлось пережить нераздельность творческих исканий и бытия в реальном  мире. Однако за личной драмой великого писателя и мыслителя встают не антропологические, а эсхатологические горизонты проблемы познавательного и творческого дерзновения, неотделимые и от видимых реалий российской и мировой действительности.

Батурина И.В., к.ф.н.

 

«Список литературы»

 

1. 1. Гоголь Н.В. Собр. соч. в 8 т. М., Издательство «Правда»,1984.
2. 2. Зеньковский В.В. История русской философии. М. : «Академический проект», 2001.
3. 3. http://lib.russportal.ru/index.php?id=authors.gogol.gogol1911_00_0090