Мир возвращается к многополярности
Крымские события дали мощный импульс этому процессу и у нас, и в Европе. Так считает историк, дипломат, руководитель культурно-просветительского сообщества «Переправа», постоянный член Изборского клуба Александр НотинМир сейчас преодолевает очень сложную, мучительную, ответственную и невероятно важную фазу своего развития. Именно сейчас глобальная модель мироустройства, начавшая зарождаться сразу после Первой мировой войны и на 70-80 процентов сложившаяся после Второй мировой, начинает радикально трансформироваться. На наших глазах ее основные опоры начинают рассыпаться, идет саморазрушение, она исчерпала свой исторический ресурс и, очевидно, выполнила свою функцию. На ее место закономерно приходит новая глобальная модель. Старая в основном руководствовалась нравственным кодексом протестантской этики: прав тот, у кого больше прав или денег, больше военной, информационной, политической, финансовой силы. Бог любит богатых — вот основа протестантской этики.
Существует, конечно, и другой полюс — это советская этика, в том числе и советская политическая культура, которая выросла, безусловно, на русской национальной почве, то есть в какой-то мере явилась продолжением, а в какой-то — отрицанием святорусской политической традиции, веками существовавшей до революции 1917 года.
В Изборском клубе мы сейчас пытаемся доказать, что не существует никаких каменных стен между эпохами. Например, нет таких стен между царизмом и коммунизмом, между коммунизмом и либерализмом, между либерализмом и тем этапом, в который мы сейчас дружно вступаем. Все это один сплошной «волновод», непрерывная и нераздельная цепь событий и глубинных причинно-следственных связей, объединяющих те корни и коды, что испокон веков пронизывают нашу феноменальную историю.
Итак, в России глобальная модель вместе с ее базовым протестантским политическим кредо, с одной стороны, и весьма специфическим советским фундаментом — с другой, разрушается. На ее место приходит что-то другое. Поэтому, когда мы говорим «политика», мы должны четко понимать, какую именно политику мы имеем в виду. Мне кажется, что до сегодняшнего момента доминировала в основном именно протестантская политическая этика, этика силы, этика успеха, этика достатка, гедонизма, то есть когда развлечения и наслаждения ставятся во главу угла самого прогресса. Смысл всей жизни сводится к получению определенного объема удовольствий, и в центре Вселенной оказывается не Бог, а человек. Постмодернизм идет еще дальше: с арены истории, культуры и политики постепенно исчезает не только Бог (он вполне «преодолен» уже модернизмом), но и человек. Постмодернизм отрицает и протестантскую этику как нечто «устаревшее» и «непрогрессивное», и базовые человеческие начала.
Совершенно ясно, что Россия — это то единственное место на планете, где будет формироваться следующая цивилизационная этическая модель, альтернативная протестантской этике, оскверненной постмодернизмом. Россия — новый глобальный полюс силы. Он в итоге будет не один, их будет несколько: Европа (постмодернизм), Китай (конфуцианская цивилизация), в какой-то мере Латинская Америка (католицизм). Возможно, даже возникнет русско-китайская православная коалиция.
Однополярный мир, возникший на развалинах мира двуполярного, сменяется миром многополярным. Какую роль в нем сыграет Русская евразийская цивилизация? Очевидно, что она может и должна стать важным генератором новых нравственных, культурных и духовных смыслов, моделей, которые будут доминировать как минимум в рамках ее сфер влияния, а может быть, и оказывать сильнейшее влияние на западную модель, пребывающую в глубоком кризисе. Внутри западной модели будут вырастать и уже вырастают силы, которые будут тяготеть к той новой парадигме, которая формируется в постлиберальной России. На протяжении последних 10-20 лет западный христианский мир находится под страшным прессом так называемой мультикультурности и толерантности, сексуальной распущенности и массовых депрессий. Все это проявления и плоды постмодернизма.
Соответственно, традиционные консервативные силы в Европе и мире в целом пребывают под спудом глобального наступления постмодернизма и нигилизма, в том числе и в лице всевозможных духовных и физических извращений. Но это состояние, как сжатая пружина: чем больше давишь, тем больше она сопротивляется. В какой-то момент, если давление чуть ослабнет, пружина может резко распрямиться. Тогда-то консерваторы скажут свое веское слово. Я думаю, что крымские события дали мощный импульс этому «возвратному» процессу и у нас, и в Европе.
Широкие консервативные круги в мире внимательно следят за тем, что у нас происходит. В дальнейшем они готовы будут нас поддерживать, будут с нами налаживать диалог, будут сотрудничать, я уверен в этом. Это наша стратегическая перспектива, наш резерв. Поэтому сама по себе новая политическая этика еще только формируется в результате глобальных кризисных явлений — финансового, экономического, экологического, военно-политического, культурного и духовного кризисов. Соответственно, этическая идеологема, которая наполняла и связывала различные части этой модели — назовем ее «западная модель», — и является настоящим и единственным источником данного кризиса. Протестантская этика не выдержала испытания временем, она начинает изнутри разрушать саму себя, поедать саму себя, как Фата Моргана, отравляет своими миазмами и метастазами клетки и органы собственного тела, и они перестают функционировать, правильно взаимодействовать и постепенно утрачивают свою жизнеспособность.
Дело в том, что человечество не может вечно существовать, основываясь на идее консюмеризма. Консюмеризм противен природе, потому что человек — это не животное, он жив не хлебом единым. Все конструкции, которые построены на этой убогой, мелкой, «звериной» этике, нежизнеспособны. Вот в чем проблема западной модели. Когда мы говорим: в России начинает вызревать новая этическая модель, то ясно, что она вызревает на почве старой разрушенной модели.
Мы, русский мир, только сейчас начинаем вылезать из советских «подгузников». Либеральный период сам по себе ничего сущностного в себе не имеет и не несет. В либеральном, а лучше сказать, в неолиберальном периоде, который мы прожили после 1991 года, нет основополагающей сущности, ибо та модель, в том числе и этическая, которую он нам предложил, качеством уступала даже советской, то есть это был шаг назад по сравнению с советским общественным стандартом. «Ничего личного, просто бизнес», «Боливар не вынесет двоих», — вот эта западная, англо-саксонская, «ковбойская» этика, которую нам попытались привить извне, с ее ценностным рядом, с ее правилами игры, с ее «законами джунглей», — на нашей почве такая этика попросту не прижилась.
В этом смысле, неолиберальный период можно считать периодом отмирания зерна. Но какого зерна? Советского. В сущности, все эти годы мы выползали из советской нравственной этической модели и врастали в новую. А либеральный период — это не отдельная самостоятельная этика. Да, она какое-то влияние оказала, конечно, на молодое поколение. Мы очень сильно проиграли и далеко отступили от пути истинного, мы отброшены далеко назад в тех сферах, в которых Советский Союз выглядел более чем достойно даже на глобальном уровне — в сфере образования и воспитания, культуре слова, развитии солидарного и справедливого общества и т.д. В этом смысле неолиберальная модель — это фаза не прогресса, а загнивания и отмирания советской этической модели. А то, что мы переживаем сейчас, это уже рождение модели, которая отрицает и советскую, и ту протестантскую этику, которую Запад попытался навязать России через своих агентов и адептов. Что это за модель? Я бы назвал ее синтезом веры и науки, религии и прогресса, человека и Бога, физики и метафизики.
